опять нас подвела.
– Простите, – заинтересовался я, – а сколько жен задушил Отелло?
Тут Клава зарыдала, а Коля ответил:
– Всех, которые были… как моя!
– Ну ладно уж, – сказал я. – Что плохого могла сделать тебе жена, которая принесла тебе два дня назад из роддома чудесного сынишку?
– Вот именно, – сказал Коля.
– Но ведь я не виновата! – закричала Клава.
– Ах, ты не виновата? Не виновата – так не бойся, покажи соседям свое артистическое мастерство.
– И покажу, – ответила Клава. – Мне нечего скрывать.
– Нечего?
– Нечего! – И Клава обратилась к нам: – Пошли посмотрите, и вы меня реабилитируете.
Все вчетвером мы вновь пересекли лестничную площадку и вошли в квартиру Стадницких, из которой доносился детский плач, сопровождаемый эхом.
Надо сказать, что я входил в квартиру Стадницких с тяжелым предчувствием того, что вступаю в опасную и, может быть, трагическую эру моей жизни. Казалось бы, что такого: ну плачет младенец, ну негры ездят по нашему Веревкину в иностранных автомобилях. Меня, скромного школьного учителя русского языка и литературы, не должно касаться…
– Нас это коснется, – прошептала моя золотоволосая супруга. – Ой как коснется!
Как и положено верной спутнице жизни, Нила порой читала мои мысли. Молодые люди впустили нас в комнату, которая служила спальней им и младенцу, и подвели к кроватке с деревянными барьерчиками по бокам, купленную на вырост.
В этой кроватке лежали два младенца и пускали слюни.
Я прошу вас, уважаемый читатель, остановиться на этом месте повествования и попытаться встать на мое место.
Повторяю: мы вошли в комнату, где пахло детской мочой, присыпкой, счастливым и скромным бытом. Мы посмотрели на кроватку. В ней лежали рядышком два младенца и пускали слюни.
Вы поняли?
Мы ничего не поняли.
Мы переглянулись, потом посмотрели на родителей.
После тяжелой паузы раздался голос Коли Стадницкого:
– Видите?
Нила кивнула.
– А я так надеялся, – вздохнул Коля Стадницкий, – я так еще надеялся, что у меня ночной кошмар и галлюцинации. А бывают коллективные галлюцинации.
– Коллективные галлюцинации! – воскликнула оскорбленным голосом его молодая супруга. – А кто в меня кастрюлей кидал, убить хотел? Кто осыпал меня оскорблениями и рукоприкладством?
– А что мне оставалось делать? – ответил плачущим голосом Коля. Он уступал жене в размерах, но был жилистым и крепким человеком, так что всегда мог одолеть пышную, белую, мягкогрудую Клавдию.
– Простите, Коля, – спросил я, с трудом оторвав взгляд от кошмарного зрелища. – Но за что вы рассердились на свою жену?
– Как за что? За измену, вот за что! – откликнулся Коля.
– Да не рожала я его! – взмолилась Клава. – Христом богом клянусь, не рожала. Я одного рожала и одного
