свою медицинскую карту и обсуждал свою болезнь с коллегами, которые меня лечили. Постепенно я осознавал, насколько был болен. Такие пациенты не выживают, а тем более не переживают необычный духовный опыт и не рассказывают о нем, полностью поправившись. И как все это расценивать?
Поразителен уже тот факт, что я помнил события, происходившие со мной во время комы. Если бы мне рассказали подробности моей истории до того, как я заболел, я бы очень уверенно сказал, что такой пациент не может испытывать ничего, кроме самых основных рудиментов сознательного опыта, и, разумеется, ничего не помнит. И был бы в корне неправ.
Нейробиологи считают формирование новых воспоминаний серьезным процессом, который в ослабленном мозге становится неполон и несвязен. Вот почему так много заболеваний головного мозга заканчиваются частичной или полной потерей памяти о периоде болезни. Даже после того, как пациенты выходят из комы и общаются с окружающими, их мозг оказывается неспособен запоминать новые впечатления еще много часов, дней или даже недель. Заметьте, что долгосрочная память не так энергозатратна. Поэтому люди, потерявшие память, сложнее всего восстанавливают недавние события, к примеру, что они ели на завтрак (и даже завтракали ли вообще), хотя память о детстве и других давних жизненных моментах им доступна.
Примечательно и то, что мои воспоминания о переживаниях в глубокой коме со временем не исчезали. После того как я пришел в себя, я примерно тридцать шесть часов находился в психическом кошмаре параноидального бреда, совершенно отличного от ощущения сверхреальности, пережитого мной за неделю болезни. Я считал, что раз все воспоминания (и сверхреальные духовные, и послекоматозные параноидальные) являются галлюцинациями моего блокированного мозга, как-то пропущенными поврежденным неокортексом, то со временем они станут менее яркими. К моему удивлению, разница между этими двумя группами воспоминаний была огромной. Сверхреальные воспоминания глубокой комы были отчетливыми, а воспоминания психотического кошмара – эфемерными и мимолетными (и исчезли через несколько недель). На самом деле, мои воспоминания о глубокой коме остаются неизменными и ясными и сегодня.
Я стал понимать, что это мое испытание можно считать околосмертным переживанием (ОСП), и жаждал больше узнать о подобных случаях, чтобы сравнить их с моим. Но прежде чем погрузиться в чтение, первые шесть недель я посвятил тому, чтобы тщательно записать все, что мог вспомнить о своих переживаниях в глубокой коме и начале выздоровления. А затем начал усердно искать иные свидетельства подобного опыта.
Одной из первых я обнаружил книгу доктора Рэймонда Моуди «Жизнь после жизни» 1975 года, популяризировавшую термин «околосмертные переживания». Любовь и поддержка Вселенной, которую ощутили сотни пациентов, описанные доктором Моуди, глубоко и точно перекликались с тем, что я помнил из своих переживаний. Слова, которые он подбирал, казались мне искаженными ограничениями
