окном Престбакму только что вкрутил мощную лампочку над помостом, где он обычно работал. Новый яркий глаз выхватил из темноты уйму предметов, и Престбакму разглядывал их, замерев в неподвижности перед таким богатством. Штабеля металлических коробок с красками, банки с малярными кистями, поленницы дров, обрезки досок, сложенные куски брезента, автомобильные покрышки, велосипедная рама, несколько ящиков с инструментами, коробки с гвоздями и шурупами всех форм и размеров, полки с цветочной рассадой в картонках из-под молока, мешки известки, свернутый резиновый шланг, прислоненная к стене доска с изображениями всевозможных инструментов, очевидно предназначенная для любительской мастерской, какие обыкновенно устраивают в подвале.
Когда я снова перевел взгляд на папу, он уже шел через газон, неся в одной руке кувалду, а в другой лопату. Я поспешно отступил вглубь комнаты. И тут же хлопнула входная дверь. Это пришел Ингве. Я взглянул на часы. Без двух минут половина девятого. Вскоре он появился, поднявшись по лестнице той особенной, дергающейся, какой-то утиной походкой, которую мы выработали, чтобы ходить бесшумно; вид у него был запыхавшийся, а щеки красные.
– А где папа? – спросил он с порога.
– Там, в саду, – сказал я. – Но ты не опоздал. Видишь, ровно полдевятого.
Он прошел к письменному столу и выдвинул стул. От него еще пахло улицей. Холодным воздухом, лесом, песком, асфальтом.
– Ты не трогал мои кассеты?
– Нет.
– А что ты делаешь в моей комнате?
– Ничего, – сказал я.
– Не мог бы ты заняться этим у себя?
Внизу снова открылась входная дверь. На этот раз послышались тяжелые папины шаги. Сапоги он снял, как обычно, перед тем как войти, и сейчас направлялся в ванную переодеваться.
– Я видел в новостях лицо в море, – сказал я. – Ты уже слышал? Не знаешь, еще кто-нибудь это видел?
Ингве кинул на меня немного насмешливый, отстраненный взгляд:
– Что ты мелешь?
– Ты знаешь, что погибла рыбацкая шхуна?
Он нехотя кивнул.
– Когда в новостях показывали место, где она затонула, я увидел на воде лицо.
– Утопленника?
– Нет. Оно было ненастоящее. Волны как будто сложились в человеческое лицо.
Секунду он смотрел на меня, не говоря ни слова. Затем повертел пальцем у виска.
– Ты что, не веришь? Это по правде было.
– Правда, что ты ноль без палочки.
Тут папа отвернул в ванной кран, и я подумал, что мне лучше бы удалиться в свою комнату, чтобы не встретиться с ним в коридоре. Но оставлять последнее слово за Ингве не хотелось.
– Сам ты ноль без палочки, – заявил я.
Он даже не удосужился ответить. Только обернулся через плечо и, выставив верхние зубы, громко зашипел, пропуская через них воздух, как кролик.
