я себя заперла. Неглаженые рубашки хрестоматийно стояли на первом месте. Однажды я вместо соли положила в гречневую кашу соду – перепутала баночки. Я не забинтовала ему палец на ноге, когда он порезался. Я танцевала на всех вечеринках и вела себя слишком шумно. Я сманипулировала им, и мы завели собаку, которую он не хотел. Я не шла к нему спать, а вместо этого читала на кухне книжку.
Я ощущала себя монстром и изгрызала себя каждый вечер. Я решила с какого-то бодуна, что я заслужила всё то, что получила, и склоняла голову в ожидании казни.
Вторая сторона вела себя в соответствии с моим новым притихшим обликом. Мне был выставлен ряд обвинений, который я тут же незамедлительно приняла, почти безоговорочно. Я их просто перечислю, без комментариев.
Я не зарабатывала денег сама. Не делала карьеру. Не поддерживала его. Ссорилась с ним. Контролировала его звонками. Не улыбалась ему. Он устал быть для меня единственным светом в окошке.
Я думаю, этот список может быть любым, главное, что его предъявляют каждой, от которой ушли, плюс к тому списку, который предъявите вы себе сами.
Мне было объяснено следующее: что мы ничего не должны друг другу, что мы свободные люди. У него много женщин, да, и по-другому он сейчас не может. И, если что, я вполне могу найти себе другого мужчину, а не сидеть и не ждать его целыми днями. Он не против. И только если я ему буду радоваться, улыбаться и вообще вести себя как солнечный зайчик, он время от времени будет ко мне приходить.
И он приходил.
Всё, что я помню в это время, – это огромное, как натянутая струна, напряжение.
Потому что вслед за Раскаянием ко мне пришел Страх. Это была вторая моя клетка. Я начала его бояться. Начала бояться, что я сейчас всё испорчу, скажу не так, повернусь не так, и он снова уйдет. А его посещения становились всё более частыми.
Я не шучу. Я сейчас не понимаю, как я так могла. А тогда я, как дрессированная лошадка, безропотно делала, что велели.
Итак, я стала ласковой веселой дурочкой, затыкая рот той внутренней себе, которая просто вопила от возмущения. Потому что страха и раскаяния во мне было гораздо больше.
И однажды наступила кульминация.
Мы пошли вдвоем в парк, и я зачем-то надела высоченные каблуки. И вот я сейчас, убейте, не помню, что он мне тогда сказал, но во мне, как ядерный гриб, моментально вспухло желание снять эти каблуки и уйти босиком по пыльной лесной дорожке – от него уйти, не оборачиваясь. Босиком, чтобы быстрее.
Я тогдашняя подавила в себе это, улыбнулась и пощебетала.
Я сегодняшняя сделала бы это, не задумываясь.
Потом я тогдашняя пришла домой и ревела от безысходности, от напряжения, от вранья самой себе, от чувства несвободы, давящего на грудную клетку и мешающего дышать. Мне было тяжело и трудно, мне было больно оттого, что он нас бросил, но вместо того чтобы сказать ему, какой же он скотина и подлец, я улыбалась. И кивала. И понималапонималапонимала…
Я
