настроении после простой еды, он валялся раздетый и босой на своей кровати, опять читал письмо от отца Семиона. Когда пришел Сыч и постучался в дверь, Волков велел войти, не вставая с кровати, он спросил:
– Просьбу мою исполнил?
– Всё сделал, как вы просили, теперь эта паскуда, нас до гробовой доски не забудет, – ухмылялся Фриц Ламме.– Мы её по очереди в зад имели, рот ей завязали, чтобы не орала, так она выть стала и глаза таращила так, что они чуть не вывалились, она едва не обделалась, от натуги, а мы от смеха чуть не померли…
Он бы и дальше рассказывал свои весёлые истории, да кавалеру надоело, он перебил его:
– Я не про то тебя спрашивал, я спросил, ты палку принёс мне?
– А, вы про палку?– Догадался Сыч, показал ему крепкую узловатую палку.– Вам с ней ходить неудобно будет, лучше состругать удобную. С перекладиной.
Кавалер встал с кровати, взял у Сыча палку, взвесил её в руке и остался ей доволен. Ни сказав не слова, он врезал Сычу, да так крепко и скоро, что тот и увернуться не успел.
– Ох, Господи! – Заорал тот.
А Волков стал бить его, бил сильно и приговаривал:
– Руки опустил, я сказал, опустил руки. Пёс шелудивый, паскудник, стань ровно.
Он бил его по ляжкам, по рёбрам, Фриц Ламме поднимал руки, что бы защититься, тогда кавалер замирал с поднятой палкой и говорил снова:
– Я сказал тебе руки опустить.
Сыч послушно опускал руки и получал страшный удар по левой ляжке, от которого его всего продёргивало, и он кривился, силясь не заорать.
Он сгибался, и получал палкой по боку так, что дыханье у него сбивалось. А кавалер не успокаивался, особенно когда вспоминал, что Сыч ещё и к Брунхильде ходил, от того ещё больше бесился.
Он отбил ему ноги, и руки, и спину, и бок, отбил ему всё, только по башке не бил, и остановился, когда Фриц Ламме просто не мог уже стоять, и упал на пол. Скрючился на полу, и трясся от боли и напряжения, а по щеке его текли беззвучные слёзы. Он тяжело дышал, словно бежал долго.
Кавалер поставил ему на спину ногу и спросил:
– Знаешь, за что?
– За бабу эту старую. Паскуду Липке.
– Значит, знаешь.
– Знаю, экселенц,– хрипел Сыч.– Простите. Не знаю, как так произошло, меня эти двое…
– Не ври! Не смей мне врать! – Он опять замахнулся палкой, да бить не стал.– Не они тебя подбили, а ты их.
– Да, экселенц, простите.
– Считай, что простил, но если ещё раз меня так подведёшь, на прощение не надейся, сдам тебя родственникам, пускай тебя оскопят и повесят.
– Спасибо, экселенц.
– Убирайся.
Волков откинул в угол палку и лёг на кровать, стал только успокаиваться, да полежать ему не пришлось, в дверь постучали.
– Кто?
– Брюнхвальд, кавалер.
– Входите, Карл.
Брюнхвальд вошёл в комнату, был он при оружии, доспехе и со шлемом в руке.
– Господин
