наклонностями и лицемерием Кеши не могла.
– Как я могу теперь тебе доверять?! – трагически вопрошала у него Мила, как у неверного супруга, изменившего впервые.
Участь Кеши была решена.
– Отдай его своему Гарику, – сказала она Люсе. – Два сапога пара! Будут вместе пить и материться.
– А как же Чубайсик?!
– Должна же я компенсировать детям Кешу! – знаменитое чувство справедливости Людмилы Ивановны восторжествовало и в этой ситуации.
* * *
Люся, вернувшись домой, заварила пакетик «Принцессы Нури», раскрыла «Жизнь после смерти» Моуди и села караулить момент, когда ее трехцветная кошка Ксюня утомится скрываться под диваном и вылезет на свет божий, водички попить, к примеру.
Дело было в том, что у красавицы Ксюни с возрастом характер становился все более сложным. Когда она из подросткового возраста перешагнула в юность, Люся не стала ее стерилизовать. У Люси имелось несколько незыблемых принципов, и смысл одного из них был таков: каждая женщина имеет право на материнское счастье. Ксюня своим правом пользовалась сполна, и в иные годы обретала материнское счастье по три раза за год.
По молодости Ксюня, когда наступал час Х, как и большинство ее соплеменниц, осуществляла свое право на материнство на природе. С возрастом она пристрастилась к комфорту, и чем ближе был момент появления на свет котят, тем труднее стало выгонять ее на променаж. Ксюня опасалась преждевременных родов на улице, в антисанитарных условиях. Днем она спала на диване, а с приближением вечера пряталась в укромные уголки, в надежде, что про нее забудут.
Иногда такое случалось. Но среди ночи или ближе к утру физиологическая потребность выгоняла Ксюню из-за шкафа или из-под дивана и гнала к двери. Сначала, стесняясь, она мявкала изредка и полушепотом, но потребность становилась все насущнее, и Ксюня гнусным голосом орала непрерывно, пока вынырнувшая из сна хозяйка не вылетала на ее вопли в холодный коридор, чтобы выпустить эту дрянь на улицу.
…А Зайка, перемыв посуду, почти час делилась впечатлениями с молодой коллегой, с которой приятельствовала, о недавно пережитом. У них это называлось «потрындеть».
– Ну, сходила на УЗИ?
– Сходила. Опять пацан!
– Расстраиваешься?
– Расстраиваюсь, конечно, девочку хотели.
– Ничего, третьего родите!
– Нет, не умеете вы утешить, Зоя Васильевна. Мишка мой лучше утешает.
– А он как утешает?
– Он говорит: «Ну что ты, мама, расстраиваешься! У меня в киндерсюрпризах тоже редко попадается то, что я хочу. Я же не расстраиваюсь!».
* * *
…И ночь тоже прошла спокойно. Нога Людмилы Ивановны дала ей поспать, не пел до полуночи тенором («козлетоном», говорила обозленная Людмила Петровна) за стенкой сосед-алкоголик Гарик (домик ее был на два хозяина и с соседями Люсе очень
