хронический… был или есть. Да нет у меня никакого особенного здоровья. Вот месяц назад разбил нос, так две недели, извините, высморкаться без гримасы не мог.
– Интересно, – задумался доктор. – Впрочем, как я предполагаю, порой особые способности организма проявляют себя именно в нестандартных ситуациях. Ну ладно, на этом считаю свои обязательства перед Диром выполненными, если что – заглядывайте. Впрочем, вы и так заглянете, у нас теперь беспокойство одно, этот самый Мигалкин-то как раз у нас наблюдался. У доктора Дубровской. Ну, по линии гнойной ангины, месяц, считай, хворал, что уже странно для нашего контингента, то одно осложнение, то другое, вроде пошел на поправку, неделю назад выпросился на амбулаторное, а там вот как получилось.
– Владимир Игнатьевич, – Дорожкин остановил доктора уже в дверях комнаты. – Скажите мне, это все было на самом деле?
– Конечно, голубчик, – закивал доктор. – Потроха зверь вам не повредил, врать не буду, но брюшную стенку разворотил. И ведь что любопытно, Ромашкин, конечно, привил вас от соответствующего риска, но вакцина вам не понадобилась. Антитела мы в вашей крови не обнаружили. То есть зараза, которую занес вам в кровь Мигалкин в своем, так сказать, зверином обличье, просто-напросто попала в среду, в которой существовать не могла.
– Я не об этом, – мотнул головой Дорожкин. – Я о звере, о Фим Фимыче, о Дире, о Никодимыче, о Шепелевой, о Ромашкине, наконец. Это все на самом деле или карнавал? Ну, лешие, домовые, банные, овинные? Оборотни, если я правильно понял, ведьмы? Кто еще? Это все на самом деле?
– А как вам угодно, так и считайте, – медленно произнес доктор и захлопнул за собой дверь.
Бесполезный в Кузьминске мобильник исправно показывал дату и время.
– Среда, шестое октября, – пробормотал Дорожкин, отсчитал на пальцах воскресенье, понедельник и вторник, еще раз недоверчиво провел по животу и отправился в кухню. Плов был закутан в пару полотенец, поэтому остыть не успел и на поднятие крышки ответил залпом соблазнительного аромата. Дорожкин вернул крышку на место и побежал в ванную, всерьез опасаясь на ходу захлебнуться слюной. Слюной он не захлебнулся и уже через полчаса блаженно остывал после горячего душа и поглощал солидную порцию плова, с тревогой прислушиваясь, как поведут себя после пережитого его потроха. На первой стадии пищеварительного процесса потроха не подвели, поэтому, решив, что ему таки положен за испорченную субботу отгул, Дорожкин решил заняться наведением порядка в собственном жилище, а заодно и размяться, особо не напрягая пострадавшую во время охоты часть туловища. За какой-то час он смахнул во всех доступных местах пыль, вооружился найденной в кладовке шваброй и заставил пол блестеть по-настоящему, после чего закинул в стиральную машину упакованную в наволочку со штампом кузьминской больницы не слишком старательно отстиранную одежду. Разбирая ее, он удивился, обнаружив в отдельном пакете не только деньги, оставшиеся
