можно указать акцентуацию и порядок слов. Как убеждают опыты по реконструкции индоевропейской схемы предложения (см.: [Иванов 1965: 226 и сл.]), синтаксическая позиция играла роль самодовлеющего диктатора, предписывавшего каждому элементу, находящемуся в данной позиции, один и только один индекс морфологического класса. Подобный деспотизм синтаксической позиции в отношении определения морфологической принадлежности соответствующего члена предложения может быть следствием неразвитой морфологии. Совершенно противоположную картину можно наблюдать в языках с изощренной морфологией при сравнительно свободном позиционном синтаксическом режиме. Это имеет место, например, в суахили, где основным критерием распределения слов по грамматическим классам является стабильная морфемная структура (см.: [Охотина 1965]). И неожиданно оказывается, что язык суахили на уровне микроструктуры (слова) типологически сближается с протоиндоевропейским языком на уровне макроструктуры (предложения): в обоих случаях имеет место однозначная позиционная предсказуемость морфологического характера элемента, только в и.-е. такими элементами являются слова в предложении, а в суахили – морфемы в слове. В языке ганда используется типологическое различение имени и глагола, выражающееся в сосуществовании аналитически оформленных предложений с именным сказуемым и синтетически оформленных предложений с глагольным сказуемым.
Особый интерес представляет использование фонологических средств для противопоставления морфологических классов. Изучение этого вида лингвистических процессов позволяет установить конкретные проявления принципа иерархической взаимосвязанности лингвистических уровней и выяснить статус фонологии в пределах всей науки о языке. Тематика фонологических исследований включает не только инвариантное описание явлений субграмматического уровня, но и выяснение фономорфологических возможностей языка, или, говоря словами С. К. Шаумяна, потенций фонологических средств в отношении диакритической (различительной) функции. У фонем, помимо фонологической жизни, имеется другой аспект функционирования – в качестве «подвижного компонента морфем» (Бодуэн де Куртенэ), и это свойство стоит в непосредственной связи с общим свойством языка, охарактеризованным Мартине как «двойное лингвистическое членение».
Едва ли надо говорить, что в морфонологии, как нигде, важно соблюдение уровневой перспективы, предполагающей четкое различение «сегментного» и «суперсегментного» – различение, присущее как синтагматике, так и, в ином обличье, парадигматике, в которой имеются, с одной стороны, фонологические средства внутреннего упорядочения морфологических классов, а с другой стороны – фонологические же средства, используемые как обобщенные признаки целого класса в отличие от прочих классов, находящихся с ним в отношениях противопоставления. Понятно, что морфонология не может ограничиваться тем кругом проблем, который очерчен Трубецким. В ее задачи
