были заперты снаружи на замок, а иные, кажется, вообще заколочены, – и мы вошли в гостиную.
Пожалуй, слово «зал» подошло бы ей больше. Такие гостиные я прежде видела только в Зимнем дворце. С точно такими же, кстати, росписями на плафоне. Обстановка гостиной была не бедная, но какая-то запущенная. Вдоль стен, теряясь в пространстве, скромным рядком выстроились буфет, шифоньер, ширма, тумба с мертвым телевизором, оттоманка с валиками по бокам и трогательным ковриком перед ней, еще одно стоячее зеркало, круглый трехногий столик с китайской вазой, ножная швейная машинка «Зингер», накрытая гобеленом… Средний проспект с его рекламными щитами и автомобилями за мутным окном казался нереальным, как будто из другого времени. В глубоких узких оконных нишах цвела красная герань. Цветки были яркие и свежие, а листья – серые от пыли.
– Ух ты! – с восхищением выдохнула я, окидывая взглядом диковинное зрелище. – Можно, я здесь немного огляжусь, чтобы слегка привыкнуть?
Хохланд фыркнул, но возражать не стал. Я обошла комнату по кругу. В поле моего зрения попадали все новые детали. Заложенная кирпичами голландская печь в углу; ажурная золототканая скатерть на трехногом столике; горка с хрусталем – даже сквозь пыль видно, что хрусталь – необыкновенного цвета «загнивающей сливы». Приблизившись к выцветшим обоям, я заметила золотые проблески и вдруг поняла, что это вовсе не бумага, а какая-то дорогая обивочная ткань, вроде парчи.
– У вас как в музее, – невольно понизив голос, сказала я Хохланду. – Столько всяких интересных штучек…
– Тут у меня покойная супруга все устраивала, – неохотно сообщил Хохланд. – Я и прежде в ее хозяйство не вникал, и теперь не собираюсь. В отношении быта я ретроград. Когда за десятилетия привыкаешь к определенному жизненному укладу…
– Поня-а-атно… – Во мне пробуждался азарт расхитителя гробниц. – Значит, у вас и другие комнаты есть?
– Разумеется, есть! – оскорбленным тоном заявил дед. – Только вам там делать абсолютно нечего.
«Теперь понятно, в кого пошла Антонина», – уныло подумала я.
– Заниматься мы с вами будем, скорее всего, не здесь, а в кабинете. У меня есть и лаборатория, но до практической работы мы вряд ли успеем добраться.
«Что он имеет в виду?»
Вслух я спрашивать не стала, чтобы не спугнуть его.
Между тем Хохланд жестом предложил сесть на диван и вслед за мной уселся сам. Несколько мгновений испытующе смотрел на меня, а потом сказал:
– Я в некотором затруднении. Тонечка поставила передо мной нелегкую задачу. Безусловно, если я беру ученика, – а такого не случалось уже лет десять, – то учу его от начала и до конца по собственной методе и программе. Вы же, как я понимаю, отнюдь не табула раса и уже чему-то учились, причем весьма бессистемно. Поэтому, хм, даже не знаю, с чего начать… Чего бы хотелось вам самой?
– Выпить чаю и чего-нибудь съесть, – чистосердечно
