с минуту, она спокойно, с тонким юмором и с каким-то затаенным наслаждением заговорила о смерти.
– Смерти я не боюсь, – категорично заявила Вера Иосифовна.
Невооружённым глазом было видно, что она истово верила в то, что её душа непременно улетит в небеса, а там встретится со всеми, кого она знала, любила и за кого молилась.
После паузы, баронесса заговорила наставительно, будто священник с амвона:
– После смерти, всем нам предстоит заново родиться – тут царят духовные правила и законы. Смерть только кажется чудовищной нелепостью – это взгляд профанов со стороны, а в действительности – она наш старый добрый друг. А разве можно бояться друзей?…
Честно говоря, я чувствовал себя не в своей тарелке: страшный и неестественный уход из жизни преподносился, как что-то само собой разумеющееся в бытии каждого конкретного человека.
Вера Лурье, немного помолчав, продолжила говорить, но уже с какой-то тихой радостью:
– Я прожила три жизни. Вы меня понимаете, дорогой мой?…
Не уловив смысл её слов, я лишь рефлекторно пожал плечами.
– …Первую – вместе с Моцартом, – пояснила она, – вторую – с Пушкиным и Россией, о которой у меня туманные представления; а нынче вот эту, третью, – опять с Моцартом.
Она снова замолчала. Взгляд её умных проницательных глаз обжигал мою душу, словно в неё тонкой струйкой вливался раскаленный металл.
Мне уже становилось интересно: куда клонила графиня.
– В принципе, я полагаю, что Моцарт и Пушкин очень похожи или даже идентичны, – сказала она, не спуская с меня пытливого взгляда. – Знаете, великий Шиллер великолепно сказал в своём гениальном «Деметрии»:
Сорвать хочу я паутину лжи,
Открою все, что мне известно.
Вновь пауза и уже другая мысль Веры Иосифовны:
– Можно ли выразить словами то, что творил Бог музыки – Моцарт, преисполненный духовного подъема и искренности, когда исполнял на фортепиано свою фантастическую музыку. Сам Господь удостоил его такой благодати.
Чуть подавшись вперед, ко мне, Вера Лурье добавила:
– Люди, никогда не знавшие близко тех, кто велик душой, могут не понять этих слов поэта. Для других, например, для меня, много лет находившейся в лоне Православия, смысл сказанного абсолютно ясен. Знаете, душа человека излучает нечто невидимое глазом, создавая некое биополе или ауру. Все зависит от того, у кого какая аура: у одних она несёт позитив в окружающий мир, у других напротив, имеет другой знак – устремлена в собственное «я» или эго.
И тут окружающий мир вокруг стал уменьшаться, скукоживаясь словно шагреневая кожа, – религиозные пассажи-откровения старой леди и неожиданно прозвучавшая тема по иному обустроенному параллельному миру, – всё это выбивало меня из привычной колеи…
Причём, Вера Лурье не дала времени на раздумье,
