месяца мы с ней встречались. Располагая её к себе, я, разумеется, использовал в полном объёме всю имеющуюся у меня из дневников информацию. Но обманывать её мне, помимо основного вопроса, даже не приходилось. Ей нравились те же писатели, что и мне, те же фильмы… Знал, правда, что Люсе нравится Мандельштам, а я с его творчеством знаком не был – решил выучить три десятка его стихов наизусть. Ради неё! И прозу этой её любимой Цветаевой прочёл… Переводы Уитмена раздобыл… Знал, что она любит, когда мужчина носит галстуки и запонки… Естественно, гардероб мой претерпел серьёзные перемены… Помнил, что розам всяким предпочитает ромашки обыкновенные или простые ландыши…
Я очень хотел ей понравиться. Произвести впечатление…
А ведь она была, знаешь, из тех, для которых немаловажно, что скажут знакомые… Что подумают соседи… Нынче-то времена совершенно иные, а тогда представить сложно, что могли подумать окружающие о девушке, которая идёт под руку с чернокожим. Ты же не станешь ко всем подбегать и рассказывать – он не иностранец, он наш, местный он…
И всё-таки она меня тоже полюбила. Важная деталь – именно конкретно меня, а не то, что я из себя строил вначале. Трудно ведь, когда по-настоящему любишь, что-то всё время играть, какой-то придуманный специально для неё образ держать. Во всяком случае, мне было невыносимо притворяться даже в мелочах, невыносимо не быть самим собой. И тем тяжелее было держать в секрете, что я… вор…
Я же ухаживал за ней эти месяцы с определённой долей шика. Конфеты, цветы, сувениры, игрушки для Вари, посещение кафе, концертов, поездки за город – всё это требовало определённых финансовых затрат. А я не скупился… Возникали вопросы… Врать о съёмках становилось все больнее… Больнее душевно… Неловко было ей врать… Я как-то терялся… Стал уже путаться во лжи… Тяжело, одним словом… Во-о-от…
А затем случилась та ночь. Она хотела, чтобы это произошло… А я… Я очень хотел… Но я… Три месяца с ней встречался, а до того дневники её читал, но что она… И не предполагал я, и не догадывался… Я её так любил, что для меня это никакого значения не имело, но я был ошарашен, когда… ну, уже в процессе… вдруг понял, что я у неё первый… Помню, она губы до крови кусала… Я-то, самовлюблённый дурак, решил, что это она от страсти, а она от боли… В общем, в то утро я ей всё рассказал… Обманывать её после всего случившегося я не имел права.
Во-о-о-от, значит, всё ей выложил… как на духу, как адвокату, нет, как только, наверное, на исповеди, духовному человеку… И сразу же, помню, и легче стало на душе, и тут же тревожно очень… Кровь в висках пульсирует в темпе вальса, сердце бухает, вот-вот сознания лишусь от волнения… А у неё… У неё тоже сердцебиение – я прямо слышу, как оно там чечётку отбивает… У неё истерика, а потом вдруг – резко – слёзы мгновенно высохли, в окно уставилась… И молчит… Шоковое состояние… Такое, знаешь, положение…
Для тебя, должно быть, всё это звучит старомодно? Нет? Палыч, к примеру, всегда говорил, будто я старомоден. Правда, такого слова он, кажется, и не знал вовсе. Он говорил
