Давно его рассматриваю.
– Шемякин. Тут при мне нарисовал, пока мы с ним коньяк пили. Умный парень. Проспорил мне, – довольно улыбается, – когда-то у меня было много его работ, да бабам всё раздарил. У меня была приличная коллекция, Тинка. Вся по бабам разошлась. Ещё кое-что попёрли, пока парализованный лежал. Ну, да ладно. Хочешь, бери. Дарю. Хоть память обо мне останется.
– Память и так останется. Не возьму.
– Ну тогда хоть поцелуй дедушку. Да, шучу! Шучу! Вскочила… бестолочь. А чего возьмёшь? Скажи. Хочу тебе подарок сделать.
– Нарисуй меня. Ты. Сам.
– Да ты охуела что ли? У меня же пол руки! Чем я тебе нарисую?! Я и записать-то толком ничего не могу, на диктофон наговариваю. Нарисуй ей… придумала!
– Захочешь, сможешь. Не мешай читать. Интересно.
– Читает она… Чего хоть за книгу взяла?
– Альбом. Эрмитаж. Я не была ни разу, а тебя не допросишься. Буду картинки смотреть.
– Да я умру по дороге в твой Эрмитаж! Чего ты там хочешь знать? Давай, любой музей мира называй, а я тебя, не вставая с этого кресла, по всем залам проведу по памяти. Расположение картин, если не поменяли, все помню. Про каждую тебе расскажу. Только говори, на какой задержаться, а то про все рассказать жизни не хватит. Да, и не надо оно тебе. Мне так, кстати, много кто коньяк проспорил! – снова каркающий смех, переходящий в удушье, – любишь меня слушать, Чудовище?
– Люблю.
И я не вру. В его рассказах, действительно, была какая-то особая обволакивающая магия, заставляющая слушателя всё бросить и припасть, жадно проглатывая каждое его слово. В течение дня его постоянно прерывали, отвлекали вызовы то по скайпу, то по телефону, то по всем прочим имеющимся в доме средствам связи, все то и дело хотели его консультации или его совета, который неизбежно превращался в продолжительный рассказ, а я всегда присаживалась неподалёку и внимательно слушала украдкой. А он знал, что я слушаю и старался быть искромётным и обольстительным.
– Тинка. Иди сюда. Да, подойди ты! Смотри: сейчас мне барышня по скайпу будет звонить, хочешь, попрошу, чтоб голая разговаривала? А? Молодая. Актриска. Роль в кино хочет. Звездой хочет стать. Хочешь, скажу, чтоб сиськи тебе показала?
– Да зачем мне её сиськи? У меня и свои есть.
– Да ладно?! Утебя?! Сиськи?! Покажи! Врёшь ты всё, Чудовище. Да, сиськи у тебя роскошные. Да видел я, когда в ванной за тобой подсматривал, – глубоко затягивается, проглатывая дым, и пока выдыхает, уже достаёт следующую сигарету из пачки, – как мне тебя называть? Тинка – плохо. Не нравится. Тамара Сергевна?.. тоже не то.
– Придумай. Ты ж с фантазией, в отличие от меня.
– Тут не поспоришь… дай хоть рассмотрю тебя, – надевает на нос очки и начинает внимательно всматриваться, – госсподи… одета чёрти во что! Как пацан… Штаны дырявые… тьфуй! Арабчонок будешь. Так Пушкина звали, а он бесился, как ему не нравилось. Тоже,
