приветственного взгляда.
– Знакомься, зая, это Илларион Федорович, про которого я тебе рассказывал, – указывая на меня, проговорил капитан.
Она нескромно изучила меня, осмотрев с ног до головы, затем как-то небрежно закинула полотенце на плечо и приблизилась. Близко. Настолько, что я ощутил ее запах – вроде не благовония, но отчего-то приятный и манящий.
– Витя мне про вас часто рассказывает, – проговорила Наталья, не отрывая от меня своего взора. – Я вот только одного понять не могу. Почем вы – Федорович?
– Папаша имя Федор носил, чего тут непонятного? – пожал я плечами. – Или у вас в глубинке так не нарекают?
– Я не об этом, – качнула она головой. – Сколько вам лет, скажите? Тридцать?
– Двадцать два.
– Так за какие такие заслуги все вокруг вас по отчеству зовут?
– Наташа… – сквозь зубы процедил Соловьев, краснея. – Не начинай.
– Все в порядке, капитан, – улыбнулся я. – Не будь тираном. Я с большим удовольствием общаюсь с людьми, которые не скрывают своих чувств. Это очень хороший и смелый вопрос, – перевел я взгляд на Наталью. – Как меня называть, решаю не я. Это решаете только вы. Если вы уверены в себе и готовы на это, я буду для вас просто Илларионом. Это дано всем, но не все этим пользуются, предпочитая ставить себя на ступень ниже. Я не против, раз холопское мышление накладывает подобные ограничения. Естественно, данное утверждение не относится к официальной сфере, где принято называть друг друга по имени-отчеству. Я ответил на ваш вопрос?
Она все так же сверлила меня своим странным взглядом, а на лице ее проскальзывала едва заметная хитрая улыбка.
– Пройдемте в дом, Илларион, – наконец ответила она, снова на ее лице проскочила эта едва заметная улыбка. – Ужин остывает.
И мы прошли в дом. Обиталище сие было наполнено уютом, стоило отдать должное хозяйке. Чисто, аккуратно, без вони и плесени. Дом был небольшим – зал, три комнаты, кухня и погреб. Стол был накрыт в зале, куда мы и проследовали. На стене висел ковер – символ благосостояния трудового советского народа. Противоположная стена была увешана иконами и полицейскими грамотами. Что за дивная картина? Небольшой телевизор транслировал новости, в которых ведущий, брызгая ядом, уверял, что Европе осталось совсем недолго до краха, а госдолг США достиг немыслимых размеров.
– Ну и вкуснотища! – проговорил Соловьев, входя в залу и принюхиваясь. – А пахнет-то как! Ну, Наташка! Ну, мастерица! Знакомьтесь, хлопцы! Илларион Федорович Лихачевский. Почтил нас своим присутствием, прошу любить и жаловать, – лица, если их можно так назвать, замерли в непонимании.
Я коротко кивнул. За столом сидели шестеро. Во главе – престарелый сморщенный мужчинка далеко за восемьдесят. Стало быть, капитанский отец. Рядом с ним – потрепанный водкой мужик в помятой футболке и с еще более помятой рожей. Слева – рыжий, выпаленный солнцем
