Муратко крепко пожал протянутую ладонь.
– Черти тебя сюда загнали, – Семка хлопнул его по плечу. – И здесь верховые[34], никуда от вас не деться.
– Сам ты… сюсюкалка… – Путило хотел еще что-то добавить, но внезапно лицо его сморщилось, и Малков выгнул плечо, удерживая стон. В этот момент он чуть пригнулся, и казаки узрели его спину – излохмаченную засохшей, уже загноившейся местами кожей, торчащей в разные стороны.
– Чего они с тобой делали?
С трудом проглотив ком боли, выговорил:
– Так бегать же от мамайцев пытался, вот и угостили… миленькие мои….
– Ну, потерпи, братишка, чуток, скоро мы тебя вызволим.
– А нас? – один из братьев-близнецов облизнул запекшиеся губы.
– И вас. Всех!
Невольники заулыбались, переглядываясь… Кто-то выдохнул громко:
– Обернулась татарской сволоте наша кровь…
На корме под палубой казаки уже вытягивали из небольшой каморки увесистые тюки, мешки и корзины. У борта валялось распластанное почти пополам от плеча тело турка-десятника. На него не обращали внимания.
– Где Гарх? – Муратко дернул дородного казака, пристроившего на горбе огромную корзину с сухими лепешками, за руку.
– Наверху видал. Рундук в капитанской каюте ломать хотел.
Муратко кивнул Семке:
– Сходишь?
– Ага, – прихватив пару кулей потяжелей, он побрел между накиданным в беспорядке добром к лестнице.
Народ толпился у каюты на носу судна. Несколько казаков, ухватив за ноги и за руки, подтаскивали побитых турок к борту. Двое других раздевали и скидывали нагие тела в кучу. Все одно галера скоро пойдет ко дну, превратившись одновременно и в гроб, и в саван для погибших моряков. А турецкая одежда казакам еще пригодится. Хотя бы гребцов одеть. Сейчас их «наряды» больше на лохмотья похожи, да и завшивели крепко. В таком виде приводить освобожденных невольников на Дон не годится. Еще трое воинов окружали кого-то невидимого из-за их спин.
Вздохнув всей грудью свежего морского воздуха, пропитанного бодрящими для воина слегка сладковатыми испарениями вражеской крови с горячей палубы, он оглянулся. Что-то дымило в носу судна, то ли фонарь с маслом разбился, то ли еще что. Зацепившись ногой за веревку, название которой сухопутному Семке было неизвестно, покачивался вверх тормашками турок с половиной головы и оголенным месивом мозга.
Остальные казаки шныряли по палубе, собирая оружие, тягая мешки. Чуть не поскользнувшись на залитых кровью досках, Семка пробрался к народу. Заглянув через плечо крайнего казака, углядел знахаря Бортко. Тот, прижав коленом грудь Замятно Романова, осторожно перерезал мышцы его голой груди. Замятно морщился и свирепо стискивал зажатую в зубах палочку: знахарь вытаскивал пулю, засевшую над левым соском. Несколько казаков крепко прижимали его руки и ноги к доскам.
Обогнув их, Семка спустился по ступенькам в каюту. На полу, скрестив ноги и баюкая руку, раздробленную кистенем, раскачивался знатный турок.
Имеются в виду жители верховый Донских станиц.
