style="font-size:15px;"> Я отослал солдата с просьбой прекратить огонь. До деревушки, куда ушли броневики, было рукой подать. Их надо было добить.
Мы ворвались в селение, где, как мне показалось, не было никаких жителей. Со мной взвод прапорщика Семенова. Правее, за соседним домом, маячил неутомимый Лавочкин. Он пытался что-то показать знаками. Прижал два кулака к лицу и изобразил яростную стрельбу из пулемета. Я понял – за соседним домом красные броневики. Осторожно выглянул из-за угла. На грязной, покрытой воронками главной улице стоял броневик, я успел рассмотреть его название – «Борец за свободу всего мирового пролетариата товарищ Троцкий» – и стрелял вдоль улицы в ту сторону, где должна была быть рота Семенюшкина. Сзади накапливалась пехота. Снова будут контратаковать. Мы оказались несколько сбоку. А в броневике, похоже, не было бокового наблюдателя. Они не могли нас видеть. Прижавшись к бревенчатой стене, я приказал:
– Всем заткнуться и вести себя прилично, вперед не рвать. Там броневик. Гранаты к бою.
Вдруг один за другим ударили два взрыва. Я снова выглянул из-за угла и не поверил своим глазам. Бабков и еще трое добровольцев подобрались по канаве к броневику как можно ближе и бросают в него гранаты. Водитель в панике дал задний ход, сломал забор и угодил задними колесами в какую-то яму. Наверное, хозяин погреб копал или колодец, да война помешала закончить, собственно говоря, это не важно. Важно то, что «Товарищ Троцкий» сел в эту ловушку намертво. Мотор броневика рычал отчаянно. Машина делала рывок за рывком, но не могла сдвинуться с места. Бесполезные теперь пулеметы смотрели в серое, затянутое тучами небо. Бабков встал во весь рост и метнул еще две гранаты.
Красноармейцы бросились было на помощь. Попытались выбраться из-за хат, но без особого желания. Это было видно. Но мы тут же открыли шквальный огонь. Они отошли.
Экипаж понял, что все кончено. Боковая дверца броневика открылась, и из железных внутренностей вывалился бритый здоровенный детина в кожаной куртке. Куртка его была вся в крови. Он замахал куском белой материи, перемазанной машинным маслом и кровью, крича:
– Не стреляйте, сдаемся! Сдаемся мы!
Он полез назад в броневик и вытащил за ноги своего раненого товарища. Бабков с добровольцами, пригибаясь, перебежали к машине. Я тоже бросился к ним. Красный здоровяк поднял вверх одну руку, второй он поддерживал раненого. И вдруг, когда добровольцы добежали до машины, он выхватил из-под куртки револьвер. Выстрел. Рядовой Птицын упал. Совсем молодой парнишка, недоучившийся гимназист. Бабков тут же вскинул винтовку и на бегу выстрелил в ответ. Красный упал на спину. Раненый упал на него. Бабков подбежал, перезарядил трехлинейку и вторым выстрелом разнес раненому голову. Я подбежал с криком:
– Отставить! Что ж ты делаешь, сволочь, научился в Красной армии раненых добивать!
Его лицо было белее только что отштукатуренной стены.
– Испугался я, ваше благородие, сильно
