сделала?! – парень даже задохнулся от гнева, – я три месяца на неё угробил, а ты всё испохабила! Да руки тебе оторвать и то мало будет, – он вырвал кисточку из рук Алекто.
– Ты как разговариваешь с матерью? – гаркнул на него Влад. – А ну извинись!
– Да какая она мне мать? Я вижу её первый раз! Или я теперь каждую твою шлюху должен буду матерью называть? Ты меняешь их словно перчатки, а я, значит, перед каждой прыгай?!
– Что ты себе позволяешь, щенок? – Влад ладонью наотмашь ударил сына по лицу.
Тот прижал руку к разбитым губам и, со злостью взглянув на Влада, тихо пробормотал:
– Ты не имеешь права себя так вести!
– А ты, значит, имеешь? – скулы Влада напряглись и даже подрагивали, а глаза превратились в злые щёлки.
– Я сказал, что думаю и что есть…
– Значит так… или ты сейчас же извиняешься перед моей женой сам или я тебя заставлю это сделать силой!
– Ты не имеешь права… Я уже совершеннолетний! И только попробуй мне хоть что-то сделать!
– Ах ты как заговорил… ладно… – голос Влада заледенел, – совершеннолетний, так совершеннолетний… Тогда совершеннолетний, собирай свои манатки и катись отсюда на все четыре стороны. Я даже знать не хочу больше, как тебя зовут. Денег ты ни копейки не получишь и за институт я твой платить тоже не буду. Так что сначала в коммуналку, где прописан, а оттуда в армию после грядущей сессии. Надеюсь, до этого с голоду не помрешь, если в переходах рисовать станешь. А дальше в армии тебя и накормят, и обучат, и быстро объяснят, кто какие права имеет, и где что ты рисовать будешь.
– Ты шутишь?
– Нет, мой совершеннолетний сын, не шучу! Я на редкость серьезен. Независимость надо заработать. Хочешь – флаг в руки, иди зарабатывай.
– А если я извинюсь?
Влад кивнул на Алекто, с легкой усмешкой наблюдающей за ними:
– Если она примет твои извинения, то можешь остаться. Так что постарайся извиниться так, чтобы она простила. И называть её будешь матерью. И никак иначе!
Сашка нервно сглотнул и, шагнув к девушке, которую привел отец, впервые внимательно посмотрел на неё.
Стройная, с серебристо-пепельными волосами, правильными чертами лица и голубовато-зелеными глазами. Глазами, в которых застыло спокойствие и какая-то отстранённость. Сашка ожидал увидеть в глазах так называемой матери что угодно: торжество, насмешку, ехидство, злобу, в конце концов, но только не спокойную отстранённость. Он глубоко вздохнул и, запинаясь, произнёс:
– Простите… вернее, прости… мама… я очень виноват… подобное больше не повторится… извини меня пожалуйста.
– Извинила, – односложно ответила она и, неожиданно лукаво улыбнувшись, тихо добавила: – Ты, кстати, зря так обиделся на меня из-за картины… посмотри на неё внимательно на досуге и поймешь, что зря.
– Хорошо, я посмотрю, – Сашка посчитал за благо согласиться. Не дай Бог отец опять разозлится. Давно Сашка его таким не видел. Не иначе как совсем без ума от своей новой пассии.
– Я
