создалось в стране новое «двоевластие» – рабочая власть во «Дворце труда» (резиденция ВЦСПС) и партийная власть в Кремле. Когда официальная советская власть в лице председателя Совета Народных Комиссаров Рыкова и теоретика партии в лице главного редактора «Правды» Бухарина заключили единый фронт с лидером ВЦСПС Томским против сталинского крыла ЦК, казалось, что дни Сталина сочтены. Под знаком этого «двоевластия» и проходил весь 1928 год.
У порога нового года Томский был настроен весьма оптимистически, хотя в Политбюро уже лежало его первое заявление об отставке с должности Председателя ВЦСПС, если Сталин не откажется от троцкистской программы «огосударствления профсоюзов».
После Томского на вечере больше политических тостов не было. Бухарин произнес тост в стихах, в которых, к общему удовольствию присутствующих дам, воздал должное «прекрасному полу». Поэты не остались в долгу. Начали сыпаться мадригалы на красавиц, пародии на мужчин, остроты о политиках, еврейские анекдоты, кавказские шутки. Наконец, предложили слово и Сорокину.
– Не анекдот, а быль, – начал Сорокин серьезным тоном, как бы отрезвившись специально для данного рассказа, – а было это в прошлом году. Политбюро решило доказать Троцкому на деле, что рабочие и крестьяне не только преданы партии и ее ленинскому ЦК» но каждый из них готов умереть за дело партии. Для эксперимента вызвали в ЦК из провинции трех «представителей трудящихся» – донбасского рабочего, тверского крестьянина и минского кустаря-еврея. Вызванных подняли на последний этаж здания ЦК и привели на балкон, где в полном составе их ожидало Политбюро. Сталин обратился к рабочему:
– В интересах партии Ленина требую от вас, товарищ рабочий, прыгнуть с этого балкона и своей жертвенностью доказать преданность рабочего класса нашей партии!
Рабочий отказался.
С теми же словами Калинин обратился к своему земляку-крестьянину.
Крестьянин тоже отказался.
Тогда Каганович обратился к кустарю-еврею, но еще не кончил Каганович своих напутственных слов, как еврей рванулся к перилам.
– Стойте, – сказал Сталин, – для нас вполне достаточно вашей готовности умереть за дело партии, не надо прыгать, но вот объясните теперь товарищу Троцкому мотивы вашего героического порыва.
– Очень просто, – ответил еврей, – лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас!
От анекдотов вскоре перешли к песням. Один артист Большого академического театра исполнил несколько арий из «Евгения Онегина» и «Дона Карлоса». Какая-то восходящая звезда из того же театра спела «Письмо Татьяны», ряд цыганских романсов, из которых я хорошо запомнил «Прощай, моя деревня».
К часам трем или четырем ночи приехал «Генерал». К нашему удивлению, он был совершенно трезв и один. Томский его встретил торжественным тостом. Все выпили за его здоровье. Через некоторое время «Генерал», Бухарин и Томский
