с матраса и аккуратно накрыл им тело матери.
«Мне еще немножко рано горевать о ней, – думал он. – Я еще не пересердился».
Вид у отца был совершенно изможденный и странный, и лицо по-прежнему белое как простыня. Джулиус чувствовал себя взрослым, ему хотелось позаботиться об отце.
– Ты, наверное, устал, – сказал он. – Приляг, поспи. Сон поможет. Когда я бросил Мимитту в Сену, мне хотелось лечь и уснуть.
– Не хочу, – ответил отец.
Он снова сел на стул, вел он себя как-то не так. Джулиус подошел и обнял его за ногу.
– Сперва бывает грустно, – сказал он. – Я так страдал, когда убил Мимитту. Даже говорить ни с кем не хотелось. Я и сейчас иногда по ночам пла́чу. Ты, наверное, тоже будешь скучать по маме. Но с этим уж ничего не поделать. Ей лучше быть мертвой, чем с другими. – Он прижался щекой к щеке отца. – Я тоже буду по ней очень скучать. Злость пройдет, и тогда я запла́чу.
Отец его обнял, так крепко, что Джулиус едва мог дышать. Потом поцеловал в глаза и в губы.
– Ты только мой малыш, да? – сказал он.
– Да, – ответил Джулиус.
Ему так хотелось рассказать отцу про храм и про молодого раввина, но, наверное, время неподходящее. Ладно, расскажет позже.
– Не очень-то здорово, что мама лежит тут посреди комнаты, да? – спросил он. – И без одеяла мы ночью замерзнем.
Отец встал со стула и принялся застегивать рубаху.
– Мы не будем тут спать, – ответил он. – Сейчас же уедем. Укутайся в шарф и надень пальто, а остальную свою одежду свяжи в узел.
– Куда мы поедем?
– Не знаю, куда-нибудь. Здесь нельзя оставаться.
– Домой в Пюто?
– Нет.
– Почему, папа? Я не трус. Я не испугаюсь пруссаков. Они вон сегодня не стреляют.
– Это потому, что перемирие будет.
– Откуда ты знаешь?
– На стенах листовки расклеили. Завтра объявят. Париж капитулирует.
– Значит, осаде конец и пруссаки победили?
– Да, малыш.
– Почему же тогда нельзя ехать домой?
– Потому что Пюто не наш дом, а твоих деда и матери. У нас с тобой нет дома. Париж не наш город, а Франция нам не родина. Мы – Леви, мы евреи.
Джулиус не нашелся что ответить. С этим не поспоришь. Он принялся собирать одежду, как велел отец. Хорошо, что они больше не будут жить на рю де Пти-Шанс.
– Надеюсь, кто-нибудь похоронит мать, – сказал он. – Жак Трипе до смерти перепугается, когда увидит. Не хотел бы я быть на его месте, а ты?
Отец не ответил. Он снял форму гвардейца и переоделся в старую одежду. Странно было видеть его в ней.
– Тебя никто не узнает, – рассмеялся Джулиус. – Вон как похудел с тех пор, как началась осада. Одежда висит на тебе.
Отец открыл окно и выглянул на улицу. Потом задул свечу.
– Все тихо, – сказал он. – Никого.
Он отпер дверь и прислушался. Из коридора тоже не доносилось ни звука.
