влагу. Конечно, это надо было видеть! Но не в этом дело. А дело в том, что, парторг товарищ Рябов, собрал всех мастеров и даже механика с энергетиком прихватил, и решил самолично сделать обход. Проходя по центральному проходу со всей своей многолюдной свитой, неожиданно свернул к нам, и быстрым спортивным шагом неумолимо приближался, проходя мимо фрезерных и токарных станков, что издавали невыносимый гул и грохот, здороваясь с каждым рабочим персонально, чуть заметным кивком головы. Мустафа стоял спиной и не мог этого знать. Когда оставалось не больше десяти метров до нас, Федор, отбросив в сторону недоеденный помидор, коротко отрапортовал: «Шухер»! Смирных, не раздумывая ни секунды, отбросив уже пустой стакан, в металлический ящик с ветошью, ловко схватил провода обеими руками, что свисали, обернутыми в металлический рукав, со списанного сверлильного станка, и изо всех сил стал в них дуть, издавая гулкий вой, похожий на гудок: «У-у-у-у», и тут же прикладывать их к уху, как врач, прослушивающий больного через стетоскоп. Мастера, далеко отставшие от товарища Рябова, к счастью не видели эту сцену, они заняты были разговорами о дальнейшей, своей непутевой жизни, под чутким руководством этого остолопа. Но зато не могли не заметить механик с энергетиком, которые шли рядом с парторгом, не отставая от него ни на шаг. То, что делал Владимир с проводами, крайне заинтересовало парторга. И он аккуратно обойдя Смирных стороной, подошел к электрику и с тихой осторожностью спросил: «А что это он делает?»
Василий Иванович, смахнув со лба капли холодного пота, которые неумолимо накатывались ему на глаза, почти на ухо прокричал сквозь гул и рокот работающих станков: «Это он провода прозванивает!».
«А-а-а-а», – протянул товарищ Рябов и добавил, по-дружески похлопывая электрика по плечу: «Ну ладно, ребята, давайте скорее, сделайте на совесть. Этот станок, как воздух нужен. Работайте, работайте». Затем резко развернувшись, пошел назад к центральному проходу. Я по-прежнему продолжал стоять у того же металлического ящика, не замеченный ни кем. И видел, удаляющегося парторга с целой ватагой мастеров, энергетика, который чуть не упал от смеха, но успел удержаться за токарный станок, что стоял неподалеку, и, тем не менее, продолжал сдерживать свой нарастающий хохот, прикрыв ладонью рот. Но это ничего, по сравнению с разгневанным до предела механиком, у которого ото всего увиденного и услышанного им, изо рта выпала папироса. «Вы что, ошалели?!», – кричал он на слесарей. «Вы хоть понимаете, чем это дело пахнет? Он же дурак!», – механик кивнул головой вслед удаляющемуся парторгу. «А если бы понял, чем вы тут занимаетесь? И на ваши идиотские шуточки серьезно бы отреагировал? По тридцать третьей статье полетели бы под гору, как фанера по ветру?».
«Ну что ты, Сергей Иосифович, сердишься? Все же обошлось», – пытался успокоить механика Федор, закуривая папиросу и крепко затянувшись, добавил: «Да всему цеху известно, что он дурак. Вон, Иван Данилович смеется».
