свои желания интересам работы.
– Значит, так бы и готовили весь сезон?
– Нет, так тоже неправильно.
– А как же правильно?!
– Выдал бы каждому продукты и готовьте себе сами.
– Здорово! – сказал Виталий. – Я бы не додумался.
– Естественно! – согласился Нюкжин. – Подумать такое, значит поставить крест на работе.
Вдвоем они приготовили завтрак, быстро и не хуже вчерашнего ужина.
Затем они оба подошли к буровому станку. Нюкжину дали его на четыре недели исключительно потому, что на Колымской низменности он мог начать работу раньше, чем другие партии в горах.
Опускали последнюю трубу. Кеша выполнял указания молча, видимо понимая, что они действительно не в академии. Кеша было взглянул на начальника, но Донилин тут же сердито рыкнул:
– Не зыркай! Упустим!
Донилин закреплял штангу, Кеша придерживал ручку лебедки.
– Давай! – крикнул Долинин. – Быстрей!
– Глуши мотор, – сказал Виталий. – Завтрак готов!
– Сперва отбурим, – невозмутимо отозвался Донилин.
– Так стынет же…
– Схватит инструмент, тогда узнаешь, как она стынет.
– Кто схватит?
– Кто! Кто! Заморозка!.. Вот, кто!
– Мерзлота, – пояснил Нюкжин. – Оставь трубу в скважине, пусть ненадолго, замерзнет вода, скует инструмент. Тогда трубу "бросай надо!"
– То "давай", то "подожди", – пробурчал Виталий.
Нюкжин тоже хотел есть, но промолчал. Прошло около получаса, прежде чем Донилин прислушался. Он и сам не смог бы объяснить, что слышал, но опытный слух подсказывал: бурение на пределе!
– Восемнадцать метров! – сказал Степан. – Затираю керн.
Когда вынули последнюю трубу, солнце уже стояло над лесом. Как только выключили моторы, стало тихо-тихо. Ополоснулись водой из шланга. Сели к огню.
– Я законно жрать хочу! – возвестил Степан.
– Калачей нет, – пошутил Нюкжин.
– Пройдет и так.
По тому, как утром Нюкжин не обнаружил в казане вчерашних макарон, а их оставалось немало, сомнений не было: Донилин и Кочемасов позавтракали, причем плотно. И правильно сделали. Какая работа на пустой желудок?! Но Степан и Кеша уминали кашу так, будто на самом деле работали без завтрака.
Чай пили не спеша. Но Донилин засиживаться не дал.
– Пошли… Закончим.
Измазанные мокрой глиной колонковые трубы лежали рядком. Степан начал с последней. Он выдавливал из нее грязную глиняную колбаску, а Нюкжин бережно подхватывал ее по частям, и запечатывал в конверты из бумаги-крафт с прокладкой из восковки.
Пакеты выстраивались длинной вереницей. Лицо Нюкжина сияло. Посветлел и Степан. И Кеша улыбался. Они видели, что Иван Васильевич доволен и чувствовали себя сопричастными к его работе, вероятно нужной. Ведь не кататься же он поехал по болоту!
А
