хотелось помнить Машиного деда живым.
И к Маше он подходить не стал. Она сидела вместе с матерью, бабкой и сестрой у гроба и выглядела измученной и больной. Он постоял, мысленно прощаясь с ней, с покойным академиком и вообще со всем тем миром, в котором жил раньше. Постоял и вышел.
Время катилось вперед, наступала осень, ночи уже стояли холодные, но днем было еще тепло, и деревья только начали желтеть и облетать. Однажды, возвращаясь вечером с работы, он увидел на скамейке у своего подъезда Машу.
Он не поверил своим глазам и остановился, разглядывая ее. Она пока еще не замечала его, сидела, задумчиво глядя перед собой, засунув руки в карманы белой курточки. Трое парней у соседнего подъезда, остатки прежней пивной компании, нервно курили, не сводя с нее глаз. Она не обращала на них никакого внимания.
Он шагнул вперед, она увидела его и вскочила навстречу.
– Петька! – Она подбежала к нему и обняла, прижимаясь своей белой курточкой к его грязной спецовке. – Как я соскучилась по тебе!
– Маш! – Он попытался отстраниться. – Я же с работы, грязный!
– Плевать! – сказала она и мигом стала той прежней свойской девчонкой, с которой они когда-то играли в сыщика Калле Блюмквиста и его подружку Еву-Лотту.
– Ты как меня нашла? – спросил он.
– Зашла в школу, в канцелярию, и узнала. Что ты про всякую ерунду спрашиваешь?
Они сели на скамейку под рябиной и замолчали. Петр почему-то снова растерялся и не знал, как начать разговор.
– А у нас дед умер, – наконец сказала Маша.
– Знаю. Я был на панихиде.
– Был?! Почему не подошел?
– Ну-у… не хотел беспокоить… Там мама твоя была…
– А, мама! Ну понятно. – Маша побарабанила пальцами по коленке и вдруг, прямо взглянув ему в лицо, решительно сказала:
– Петя, а давай поженимся! Прямо завтра!
Петр растерялся. Она что, шутит так? Он смотрел на нее, ожидая, что она вот-вот рассмеется, и молчал. Ее лицо вдруг начало меняться – побледнело и застыло, глаза надменно сузились, подбородок вздернулся. Такое лицо у Машки бывало, когда она обижалась. Обижаться Машка умела смертельно и надолго. Сейчас встанет и уйдет, и к ней потом на кривой козе не подъедешь… И Петр поспешно ответил:
– Давай…
Машино лицо расслабилось, сжатые губы дрогнули.
– А почему ты сразу не ответил? Ты не хочешь, да?..
– Я в армию ухожу, – объяснил он. – Да и мать тебе не позволит.
– Ну и что? Я буду ждать, письма писать… А мама ничего сделать не сможет, мне уже восемнадцать. Если что – я из дому уйду, сниму квартиру. Мне дед деньги оставил, я могу пользоваться счетом…
Она помолчала и решительно добавила:
– Знаешь что, поехали!
– Куда? – растерянно спросил он.
– К
