Это мне привычно: куда не придешь в гости, тебя сразу ведут на кухню, и ты начинаешь спешно строгать последние салаты или раскладывать последние закуски!
– Конечно, я помогу, – улыбнулась я. – С удовольствием.
Я шла за ней по длинному извилистому коридору, смотрела на ее прямую спину и стройные ноги в изящных туфлях на каблуках и восхищалась. Если Сергею тридцать, то ей, учитывая, что он ее младший внук, должно быть хорошо за семьдесят, а как выглядит! Интересно, что у них с Сергеем за конфликт? Надо будет допросить его с пристрастием!
Когда мы наконец добрались до кухни, я застыла в недоумении. Я ожидала увидеть стайку хлопочущих женщин, тех самых «мы», которые «не успевали», но кухня была пуста. Только у стены, за маленьким столиком, сидела толстая, распаренная кухарка в белом колпаке и переднике и пила чай. На плите в кастрюле тихонько кипело какое-то варево, да на разделочном столе, на деревянной дощечке лежала большая неочищенная луковица.
При виде хозяйки кухарка суетливо вскочила, поперхнувшись чаем.
– Настя, – громко сказала хозяйка, – девушка вам поможет. Дайте ей какую-нибудь работу!
И ушла, даже не взглянув на меня. А я осталась стоять посреди кухни, ничего не понимая. Было очевидно, что никакая моя помощь здесь не требовалась. Меня просто выставили из гостиной, показав мне мое место. И как теперь быть? Оскорбиться, развернуться, гордо уйти? А Сергей? Я поставлю его в неловкое положение…
А вдруг это розыгрыш такой? Хамский, дешевый, но некоторые любят шутить именно так. Сейчас ворвутся и закричат: «Улыбайтесь, вас снимает скрытая камера!»
Нет, не может быть, этого можно ожидать от молодого болвана, но не от пожилой светской дамы…
А может, это проверка? Ну тест такой, вроде горошины, которую подложили андерсоновской принцессе? Смогу ли я с достоинством выпутаться из унизительной ситуации?
– Чего встала «руки в брюки»! – прервала мои мысли кухарка Настя. – Вон лук почисть да порежь!
Я посмотрела на нее. В ее глазах плескалась мстительная радость зависимого человека, который получил возможность унизить другого.
– Чего стоишь-то?! – наддала она. – Маникюра жалко?
Маникюра было жалко. Было жалко себя, своих стараний, своего дурацкого волнения и дурацких доверчивых надежд, с которыми я шла в этот дом. Жалко тетю Женю, которая брызгала меня французскими духами, свою мамулю, наивно одарившую меня чужестранным имечком, даже своего коричневого костюма было жалко. Сейчас заплачу, поняла я.
Настя с жадным интересом смотрела на меня. Нет, не заплачу, решила я, шагнула вперед, взяла со стола нож и одним движением разрубила луковицу пополам.
Я безжалостно кромсала луковицу, шелуха летела во все стороны, липла к одежде. Луковица оказалась «злой», ядреный луковый дух витал вокруг меня, смешивался с ароматом французских духов, щипал глаза. Сейчас потекут слезы, размажется тушь, и я стану чучело-чучелом. Ну и плевать! Сейчас покончу с этой луковицей и уйду. Кучка нарезанного лука будет единственным, что останется от меня в
