Дмитричем – старинные друзья с тех времен, когда он еще надзирателем бегал. Пару лет назад такой же чудак со шпейером[11]тоже сюда ворвался: «Руки вверх, – заорал, – вы арестованы». Повез в сыскное. А там, слава богу, Иван Дмитриевич находился. Сразу меня и отпустил. Потому что честный я человек.
– На сей раз не отвертишься, – Яблочков не сводил глаз с янтарной в золоте броши, что украшала душегрею жупиковской жены.
Тихо шепнул агенту Голомысову:
– Приведи-ка потерпевшего.
– Ошибаетесь, господин чиновник. Сами посудите, если б я преступным промыслом промышлял, стал бы Иван Дмитриевич меня нанимать для переезда на дачу? Не далее как вчера его семейство свезли, – сообщил Жупиков, внимательно наблюдая за непрошеными гостями. – Так что сыскной мы не чужие. Может, за стол присядете? В ногах-то правды нет. Палашка, неси стаканы…
– Сидеть! – заорал Яблочков, для убедительности наставив на Жупикова револьвер.
Если спрячет брошь – потом ее не сыщешь. Испуганная хозяйка закрылась от ремингтона, задрав холщовый передник.
– Зачем бабу пужаете, господин для поручений? – у Жупикова лишь на миг дернулась скула, однако сумел он сохранить не только невозмутимость, но и иронию.
– Чиновник для поручений, – поправил его с подчеркнутым раздражением Арсений Иванович.
Скрипнула дверь, Яблочков услышал, как входят в дом, на этот раз с улицы, Голомысов с Тейтельбаумом. Увидев потерпевшего, сыновья Жупикова переглянулись, а Африкан Семенович прикусил губу.
– Опусти передник, – приказал хозяйке Яблочков и спросил купца: – Ваша брошь?
– Не моя, Беллочкина! – На глазах Гирши Менделевича навернулись слезы. – Спасибо вам, дорогой Арсений Иванович. Большущее спасибо.
– Говорил вам: тятечка, не трожьте, – процедил, обращаясь к матери, младший из сыновей.
– Заткнись, Селиван, – оборвал его отец.
– Жду от вас признаний, – улыбнулся ему довольный собственным успехом Яблочков.
– Так не в чем, господин чиновник. Только извиниться могу. Простите великодушно, что должность вашу переврал. Люди мы простые, в чинах не разбираемся. Сами же видите: живем скромно, своими трудами.
– Про труды давай поподробней. Откуда у твоей жены золотая брошь? Где это ты столько деньжат заработал?
– Каюсь. Брошь не заработал, под ногами нашел.
– Ври, да не завирайся.
– Всеми святыми клянусь. В пятницу мы с Харитошей, это старшенький мой, тащили сундук. Страсть какой тяжелый. И вдруг на ступеньках будто звездочка вспыхнула. Я – Харитоше: «Ну-ка, поставь». Наклонился, а там – брошь.
– И где те ступеньки, на которых броши валяются? – с ехидцей уточнил Арсений Иванович.
– На улице Офицерской, дом двадцать девять.
– То бишь признаешь, что в пятницу обнесли там квартиру?
– Шутить изволите? Башкой лучше подумайте, разве нанял бы нас Иван Дмитриевич, если бы воровством промышляли? Нет, мы –
Револьвер.
