вздохнула.
– Я находила информацию о том, что твоя мама смогла уменьшить наш мир, и мы не понимаем, где живем – в настоящем мире или уже в его уменьшенном варианте.
Дариан рассмеялся.
– Несколько часов назад Лиски твердил мне о праве выбора и о свободе возможностей. И чудесно, что мы обладаем ими. Но в нас записана и другая программа – не причинять вреда друг другу, так что в данном контексте мы лишены свободы. А насчет того, где мы сейчас живем, в уменьшенном мире или в обыкновенном, я не знаю. Но в любом случае, мама не могла ничего сделать во вред.
Мару-Эль задумалась.
– Конечно, ты прав. Все лиловые устроены подобным образом. И это счастье, если принять во внимание то, как живут оранжевые. Они не умеют запланировать личность человека заранее, и, видимо, поэтому в их душах, жизнях и землях царят неразбериха и хаос.
– Да… – Дариан не хотел говорить об оранжевых. Вокруг, в его мире, только прекрасное, а другие люди… И почему Лиски сказал, что Дариан должен сам понять, почему оранжевые тоже живут здесь…
– Что-то мы плохо едим, – слегка обеспокоилась Мару-Эль, – и лишь говорим. И ты огорчился. Давай оставим размышления.
– Все хорошо, – ответил Дариан и, взяв тонкую вилку, посмотрел на устриц, их было четыре. Рядом на маленьком блюдце лежали дольки лимона, в прямоугольной чаше блестела прозрачная вода. Он отложил вилку, помыл руки, но аппетит пропал совсем. Он умолчал об одном факте. Ему не хотелось лгать, да он и не лгал, говоря, что не знает, в каком мире живет. Но он знал, что мама может уменьшить реальность, сжать ее без потери свойств материи. Но свое открытие мама не внесла в обменник, поэтому он посчитал, что лучше не рассказывать об этом никому, даже Мару-Эль. Но отчего-то чувствовал себя предателем. По сути, изобретение мамы не имело особой ценности для лиловых. Что и зачем уменьшать в этом мире, если куда угодно можно попасть за минуты?
Дариан воспринимал изобретения мамы как игрушки. Маме нравились ее занятия, и это было ее дело. Но сейчас он задумался о том, почему шарик размером чуть меньше его кулака, который может спрятать в себе целую планету, так и остался лежать в маминой лаборатории, никому не показанный. О факте его существования было сказано всего один раз, как раз в том семейном фильме, который был внесен в официальную базу обменника. И Мару-Эль это запомнила. Должно быть, Милары очень интересовались работами мамы, если обратили внимание на такую мелочь.
Звонко пели похожие на стрекоз маленькие птички. Ярко-оранжевый апельсин подлетел к лиловому. Дариан оторвал его от венка и медленно освободил от кожуры. Мару-Эль внимательно наблюдала за ним, он улыбнулся и протянул ей плод.
– Какие планы у нас на сегодня? – отламывая дольку апельсина, спросила Мару-Эль.
– Любые, какие пожелаешь.
Дневное Светило нежно грело их тела. Дариану казалось, что он знает Мару-Эль и живет с ней несколько десятилетий. Черты ее лица четко врезались в его память, и он
