похлёбку, добавив в неё грибы, соль, лаврушку, может быть, ещё что-то. Но было очень вкусно, а главное сытно.
К котлу меня больше не подпускали. Косить меня тоже не брали. В основном я и ещё пара девчонок, ворошили ряды скошенного сена, чтобы оно не слежалось и не загнило от росы. Мне вспомнился ещё один случай, связанный с заготовкой сена.
На этот раз совхозу была выделена делянка в лесу, на огромной поляне, за 15 км. от совхоза. Жили в палатках. Воздух, настоянный на высыхающем сене, пьянил. Я вместе с другими девчонками в основном сушила сено.
Вот такими рядками было разложено скошенное сено для просушки
Бесплатные изображения
https://pixabay.com/ru/photos/search/geh%C3%A4kelt/
Это, когда идёшь с граблями сбоку ряда скошенной травы и переворачиваешь траву на другую сторону – это до обеда. А после обеда – то же самое, только наоборот. Но главное, нас кормили пшенными супами и кашами.
Настал момент, когда трава со всей делянки была скошена. Косари уехали первыми. Высушенная трава, т. е. теперь уже – сено, скирдовалась на поляне и постепенно вывозилась тракторами с прицепами в виде больших тележек.
За последними девчатами, в свою последнюю ездку, трактора должны были приехать следующим утром, а в тот день, после обеда все отдыхали. Я соскучилась по своим, и заявила, что ждать не буду трактора, а пойду пешком домой.
Шла дорогой, которая временами сужалась до маленькой тропки, и только колеи по её бокам напоминали, что здесь проходили телеги, или трактора. Я всё шла, шла, шла, а дорога не кончалась. Я не знаю, сколько уже прошла километров, когда на лес опустился внезапно сумрак.
Небо тяжелело и всё ниже опускалось к земле. А я всё шла, шла, пока в наступившей темноте не наткнулась на торчащий передо мной куст. Я сделала шаг влево, опять куст, – вправо, опять куст. Я поняла, что в темноте сбилась с тропы, и скорее всего, заблудилась.
Прохлада окутала всё вокруг. С каждой минутой свежесть превращалась во влажный холодок, затекающий за шиворот. Сесть на сырую землю и просидеть до утра – не выход из положения. Тогда я стала продвигаться практически на ощупь вперёд. Почему-то мне стало казаться, что передо мной не проходимая чаща. Куда – бы я не вступила, везде натыкалась на какие-то заросли.
Постепенно, вместе с ночной лесной прохладой, в мою маленькую душу заползал страх. Было страшно идти в темноте, ещё страшнее было стоять на месте. Когда я останавливалась, прижимаясь от страха к какому – не будь дереву, как бы ища у него защиты, я замирала, и в эти мгновения я слышала как громко стучит моё сердечко.
Пожалуй, это был первый страх в моей не долгой ещё жизни. Когда я замирала на месте, сначала слышала тишину, полную тишину. А потом начинали, сквозь эту тишину, оживать лесные голоса. Птицы молчали. Но потом мой слух начинал различать какой-то шелест, шепот, шуршание. Лес жил своей ночной жизнью. Но, поскольку эта жизнь была скрыта темнотой, и не известно было, что за ней скрывалось, было страшно вдвойне.
Выбившись из сил, я села на корточки, прислонившись
