того взлюбишь или не захочешь в армию ехать, боясь, чтоб я тебя позабыла. Но, право, не думаю, чтоб такую глупость зделала, и естьли хочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне толико же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду».
Екатерина посмотрела на листок со своими откровениями. «Да, императрица, – подумала она, – могла ли ты предположить когда-нибудь, что придется тебе писать кому-то подобное?»
Паки перечитав свою исповедь, она немедленно отправила ее по назначению через Толстяка-гофмаршала Голицина.
Записки императрицы:
В Москве вышли четыре тетради под названием “Музыкальные увеселения, помесячно издаваемые: содержащие в себе оды, песни российские… котильоны, балеты и прочие нотные штуки’’. Составитель оного – Иван Перфильевич Елагин.
Полагаю, направить генерала Григория Потемкина в совет Военной Коллегии.
Григорий Потемкин, написав императрице свои претензии по поводу ее фаворитов, боялся, что, разгневавшись, она может отослать его куда подальше, и тогда прощай карьера, а главное – его любовь – Екатерина. Допрыгается, доиграется он. Ведь бывает, что «и медведь летает, токмо не в гору, а под гору». Он любил ее и понимал, что она единственная на всей земле, коя соответствует ему, как женщина мужчине. Да, она на десять лет старше и уже не блестела красотой, но как блестели ее прекрасные глаза, как бледнели пред ней все записные красавицы двора! Понятно: она императрица! Но сие положение ее было далеко не главным в облике царицы.
На дверях ее Эрмитажа было написано: «Хозяйка этих мест не терпит принужденья», и все приближенные чувствовали себя вполне свободно, но не настолько, дабы могли чувствовать себя, как дома. Императрица умела держать дистанцию. Некоторое напряжение всегда присутствовало рядом с государыней, даже у него, того, в коего она была так влюблена. Потемкин задавался вопросом, почему так происходит, что заставляет его и других людей так воспринимать ее, и весьма скоро определил в чем дело. Было в ней нечто трудно постижимое, хотя, как ни странно, она казалась довольно откровенной во всех отношениях. Однако всегда существовала та грань, кою она сама не переходила и другим не дозволяла. Особливо, сие касалось фамильярности: ни один человек не мог себе позволить подойти к ней слишком близко в прямом и переносном смысле.
Разговаривая с ней, никто не знал, что на самом деле происходило у нее на уме и в душе. Ее сдержанность, глубокий ум, выдержка бесконечно поражали окружающих. Она на все реагировала удивительно так правильно, что и придраться было не к чему. Потемкина привлекал ее ум, манеры, любезность, мягкость, все оное необычайно сочетающиеся с твердостью ее необратимых решений. Словом, Потемкин, лишь утвердился в давней мысли: не любить ее было невозможно и осознавал: связан он с ней навек, без нее ему не интересно жить.
Григорий Александрович не стал отвечать на исповедь Екатерины
