и планах графа Чесменского Екатерина догадывалась и весьма была рада, естьли бы он поскорее отбыл на Архипелаг. Орловы прямо-таки давили на нее своим присутствием. Тем паче, что князь Григорий Григорьевич продолжал исправно исполнять свои обязанности генерал-адъютанта, и часто нес дежурство во дворце. На стороне опальных Орловых были глава Военной коллегии, граф Захар Григорьевич Чернышев, фельдмаршал граф Петр Александрович Румянцев, генерал-прокурор князь Александр Алексеевич Вяземский и Иван Иванович Бецкой. Екатерина обдумывала, как ей намеками и прямыми беседами отрезвить сих орловских сподвижников.
Избавиться от их влияния было непросто: надобно было набраться терпения и постепенно довести их влияние до минимума. Что ж, «кто терпелив, тот удачлив». Великим благом было то, что герой войны фельдмаршал граф Петр Румянцев все еще находился в театре военных действий. Генерал-прокурор князь Вяземский и Бецкой всегда были более всего привержены ей, государыне. Решение касательно графа Захара Чернышева было простым: недавно она пожаловала его вице-президентом Военной коллегии с чином генерал-фельдмаршала, и он, в благодарность, оказался полностью в ее власти.
Иногда у нее появлялись мысли сумления: не срубила ли она сук, на котором сидела? Избавляясь от Паниных и Орловых, Екатерина понимала, что, по сути дела, она оставалась одна, и не было никакой уверенности, что все окружающие ее сановники станут поддерживать ее внутреннюю и внешнюю политику. Мало того, европейские монархи в один голос осуждали ее, как женщину без репутации. Прусский Фридрих, презирающий весь женский род, окруженный мужским двором, предвидя, что опала его приверженца, Никиты Панина, повредит союзу России с Пруссией, делал язвительные и непристойные замечания касательно императрицы, легко меняющей своих фаворитов. Многодетная, Австрийская королева благочестивая Мария-Терезия, даже не хотела произносить ее имени. Англия и Франция такожде, при всяком удобном для них случае, выражали свое презрение. Екатерине оставалось токмо игнорировать их мнение и думать, как же ей быть далее со своей приватной жизнью, которая ей самой была не по душе.
Что и говорить – не хватало ей острого ума братьев Григория и Алексея Орловых! Но к ним не можно было более обращаться, понеже она от них отказалась! Надобно было принимать государственные решения самой. Надобны были новые успехи, новые выдающиеся люди, кои могли бы обеспечить ей поддержку в управлении огромной страной. Ее возмутило изречение все еще гостившего у нее, Дидерота, коий высказал глупейшую мысль, якобы «Россия – колосс на глиняных ногах». Стало быть, ей надобно доказать ему и всей Европе, что Россия есть несокрушимая сила! Не инако!
Екатерина, смолоду испытавшая всю тяжесть многолетнего одиночества, никогда не была так глубоко и безысходно одинока, как теперь! Она нуждалась в сильном волевом и, вместе с тем, государственного уровня человеке, коий мог бы разделить с ней бремя власти, кому
