потому что ежели вещь, казавшаяся превосходною в мысли, – выходит ничтожна на деле, то тот, который взялся за нее, не имеет таланта…»
«Главный мой недостаток»… Нетерпимость… Нескромность… Неосновательность… Непостоянство… (Не… не… не…) Тяжелый характер. Излишнее самолюбие. Тщеславие…
И так по всему дневнику молодости: «Смотрелся часто в зеркало». «Много рассказывал про себя, желание выказать». «Вечером читал без системы, необдуманность». «Выписок не делал, лень». «Живу совершенно скотски»…
Но вот в записях Толстого появляется исполненное для него глубокого смысла, более того – исполненное дела слово: усовершенствование: «Невольно, как только я остаюсь один и обдумываю самого себя, я возвращаюсь к прежней мысли – мысли об усовершенствовании; но главная моя ошибка – причина, по которой я не мог спокойно идти по дороге, – та, что я усовершенствование смешивал с совершенством».
Все дурное о себе в его молодых дневниках (да и в старых тоже – за три месяца до смерти записывает: «Редко встречал человека, более меня одаренного всеми пороками»!), все в дневниках заострено, преувеличено, но именно в заострении, преувеличении – непрощении себя! – залог усовершенствования, движения к идеалу.
Много позже Толстой напишет, что идеал тогда идеал, когда представляется достижимым только в бесконечности и когда поэтому возможность приближения к нему – бесконечна. Без того, чтобы биться, ошибаться, бросать и начинать сначала, без этого не обойтись, главное – не сбиться с общего курса, не утратить нравственный компас в своей душе.
Усовершенствование себя – нравственное самоусовершенствование – как начало усовершенствования жизни общей составляет одну из важнейших основ толстовского учения.
В последней книге Толстого «Путь жизни» читаем: «Жизнь каждого отдельного человека только в том, чтобы становиться с каждым годом, месяцем, днем всё лучше и лучше. И чем люди становятся лучше, тем они ближе соединяются друг с другом. А чем ближе соединяются люди, тем жизнь их лучше».
Глава 6
Кто-нибудь сумасшедший
Так назовет Толстой одну из начальных главок «Отрочества». Он расскажет в ней о моральной перемене, которая обозначила сменившую детство эпоху развития. «Мне в первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что не мы одни, то есть наше семейство, живем на свете, что не все интересы вертятся около нас, а что существует другая жизнь людей, ничего не имеющих общего с нами, не заботящихся о нас и даже не имеющих понятия о нашем существовании».
Здесь, в этом отроческом открытии, многое заложено. Осознание того, что ты не один в мире, что вокруг великое множество людей и жизнь каждого из них ничуть не менее значима, чем твоя. И вместе – потребность понять то общее, что есть во всех этих занятых каждый собственной жизнью разных людях в разных концах мира, найти средство
