стало легче на душе.
– А что же тут особенного? Ведь это только справедливо.
– Однако многие поступили бы иначе. Школьные учителя не всегда ведут себя так… по-рыцарски.
Он ведет себя по-рыцарски! Эта фраза взбодрила его, как хорошая шпора коня. И он с готовностью рванулся вперед.
– Если вам угодно… – начал он.
– Что?
– Он может этого и не делать. Дополнительную работу, хочу я сказать. Я освобождаю его.
– Правда?
– Да.
– Это очень мило с вашей стороны.
– Ну что вы! – сказал он. – Какие пустяки! Если вы действительно считаете…
Его переполняло чувство восхищения собой за это вопиющее попрание справедливости.
– Это очень мило с вашей стороны, – повторила она.
– Пустяки, – еще раз подтвердил он, – сущие пустяки.
– Большинство людей никогда бы…
– Я знаю.
Наступило молчание.
– Не стоит беспокоиться, – сказал он. – Честное слово.
Кажется, он все бы отдал, лишь бы сказать еще что-нибудь, остроумное и забавное, но ничто не шло на ум.
Молчание длилось. Она оглянулась на пустую аллею. Их разговор из невысказанных, но таких важных фраз подходил к концу. Она нерешительно взглянула на него, снова улыбнулась и протянула руку. Конечно, так и следовало поступить. Он взял ее руку, тщетно подыскивая в своем беспомощном, смятенном разуме подходящие слова.
– Это очень мило с вашей стороны, – еще раз произнесла она.
– Пустяки, уверяю вас! – повторил мистер Люишем, по-прежнему тщетно подыскивая хоть какое-нибудь замечание, которое могло бы послужить переходом к новой теме. Ее рука была прохладной, нежной и в то же время крепкой – пожимать ее было так приятно, и это ощущение на секунду вытеснило все остальные. Он держал ее руку в своей и не находил слов.
Они спохватились, что стоят, держась за руки. И оба засмеялись в смущении. Они обменялись дружеским рукопожатием и с неловкой поспешностью отдернули руки. Она повернулась, кинув на него еще один робкий взгляд через плечо, помедлила в нерешительности, потом сказала:
– Прощайте, – и быстро зашагала прочь.
Он поклонился ей вслед, широко взмахнув на старинный лад своей шапочкой, и тут какие-то до сих пор дремавшие тайники его разума взбунтовались.
Не успела она отойти на шесть шагов, как он снова был рядом.
– Послушайте, – сказал он, пугаясь собственной робости и приподнимая свой головной убор с такой неловкой торжественностью, будто поравнялся с похоронной процессией, – но этот листок бумаги…
– Да? – сказала она с удивлением, на сей раз вполне искренним.
– Можно мне взять его?
– Зачем?
У него захватило дух от радостного волнения, как бывает, когда скользишь по крутому склону снежной
