style="font-size:15px;"> На фронте мертвое затишье; перестрелка почти совсем прекратилась; замолкла и наша артиллерия, боясь репрессий и насилий со стороны пехотных товарищей; даже ночное освещение ракетками немецкого фронта почти прекратилось – очевидно, немцы получили достаточные гарантии того, что им нечего опасаться. Я уверен, однако, что немцы только ждут окончательных результатов сделанной нам большевистской прививки, и когда мы уже совсем развалимся, то они толкнут нас и добьют без каких-либо особых расходов и затруднений.
В Двинске определенно говорят, что на участке 19-го корпуса есть кабель, соединяющий штаб стоящей против нас немецкой армии с каким-то местечком в тылу, где сидит штаб большевистской организации и руководит по указке немцев всей пораженческой пропагандой и разложением. Братание идет по всему фронту; под прикрытием братания немцы увозят отсюда все лучшие батареи и снимают отдохнувшие части, отправляя их на французский и итальянский фронты.
Настроение отчаянное; ночи напролет не сплю, пытаясь изыскать какие-либо способы справиться с развалом корпуса; внутри едят какие-то грызущие боли; временами совершенно слепну, особенно когда начинаются огненные боли в контуженной части головы. В Петрограде происходит что-то совсем неладное; новые большевистские комитеты все время секретно собираются и что-то готовят.
25 октября. Главковерх подарил нас новым законом, от своевременности которого у всех глаза на лоб полезли; я по прочтении сообщавшей его телеграммы уперся лбом в стекло и довольно долго рычал и мычал по-звериному – единственный исход для поднявшегося чувства изумления перед невероятной глупостью отдаваемого распоряжения. Закон этот восстанавливает условную дисциплинарную власть начальников (это тогда, когда от всякой нашей власти даже и фигового листа не осталось). Устанавливается, что если дисциплинарный суд в течение 48 часов не накладывает на виновных взыскания или войсковая часть совершенно не желает выбирать у себя состава дисциплинарного суда, то вся дисциплинарная власть переходит целиком в руки соответствующих начальников.
Такие приказы могут писать при настоящей обстановке или сумасшедшие, или квалифицированные, как говорили у нас в артиллерийском училище, концентрированные идиоты.
Ведь не может же товарищ Керенский не знать, что делается на фронте, в каком состоянии войска и что такое ныне вообще власть начальника. Никакие силы, а не то что жалкие бумажные приказы, не могут уже восстановить умершую власть начальников, а тем более власть дисциплинарную, наиболее ненавистную для масс, которую раньше и основательнее всего постарались с корнем уничтожить те, кому нужно было развалить русскую военную силу. Ведь в самой сущности приказа кроется самый идиотский абсурд: часть не хочет выбирать состава дисциплинарного суда, то есть определенно нарушает закон и проявляет нежелание слушаться приказов начальства. Положение власти при этом такое, что заставить подчиниться
