народами, своей, дарованной свыше роли доминирования над ними. Но в то же время противоположная тенденция их сознания – «римский космополитизм» – диктовала им необходимость освоения и романизации завоеванных территорий.
Ю. Г. Чернышев создал подробное исследование о важном способе репрезентации пространства в Древнем Риме – конструировании «мнимой реальности» в форме утопии. Речь идет, в основном, о помещении «идеального» общественного состояния в настоящее и увязывании его с правлением действующего императора. Подобный подход к изучению пространственно-временного континуума открывает возможность исследования хронотопа принципата.
Восприятие среды обитания римлянами рассматривали П. Федели и Е. М. Штаерман. П. Федели33 отметил, что убежденность римлян в их превосходстве над другими народами укоренялась в представлениях о существовании на землях Италии лучшей для организации жизни природной среды.
Е. М. Штаерман исследовала восприятие римлянами космического пространства34. Автор отмечает роль затмений в корректировке религиозной и политической жизни римлян, подчеркивая особое значение лунных циклов в построении календаря и осуществлении магических ритуалов. Кроме того, исследователь обращает внимание на то, что на рубеже II—I вв. до н.э. ослабела действенность «римского мифа» и возникла необходимость в новом мировоззрении, основанном на слиянии римского и космического. Мыслителей I в. н.э. вдохновляла миссия познания законов природы и возрождения нравов. Но во II в. интерес римлян к космосу ослабел – на первый план выдвинулась политика, выработка образа идеального императора.
Исследования осмысления времени и пространства в античности касались также индивидуального сознания римлян – сознания историков. Для исследователей античного историописания характерно пристальное внимание в личности историка и особенностям его мыслительного процесса. Так, И. Е. Суриков35 признал наличие трех образов времени в сознании «отца истории»: «время-линия», «время-точка» и «время-плоскость». Очевидно, что в Греции середины I тысячелетия до н.э. отношение ко времени как к абстракции только зарождалось, поэтому Геродот испытывал страх и неуверенность перед неопределенно длительным хроносом, предпочитая «насыщать» свой труд конкретными и понятными ему отрезками времени: год, пора, век.
Пространственно-временные ориентиры сознания и произведений Гая Саллюстия Криспа36 – выдающегося историка I в. до н.э. – попали в поле зрения А. В. Короленкова37. Саллюстий, по его интерпретации, испытывал восторг по отношению к римскому прошлому, к нравам предков, хотя восприятие истории Рима как регресса сочеталось у него с представлениями о «дикости» дальних предков римлян.
Единственным исследованием темпоральных характеристик сознания Корнелия Тацита, представленных в одном из его ранних
Федели П. Человек и природная среда в римском мире // ВДИ. 1995. №3. С. 103—109.
Штаерман Е. М. Человек и космос в мире Рима // ВДИ. 1992. №3. С. 179 – 211.
Суриков И. Е. Образы времени в историческом труде Геродота // Античный мир и археология. Вып. 13. Саратов, 2009. С. 10—35.
Гай Саллюстий Крисп (86—35 гг. до н. э.) – древнеримский историк, реформатор античной историографии, оказавший значительное влияние на Тацита и других историков. Первым стал вводить в повествование речи героев.
Короленков А. В. Восприятие времени в римской литературе на смене эпох: Саллюстий // Образы времени и исторические представления: Россия – Восток – Запад / под ред. Л. П. Репиной. М., 2010. С. 145—166.
