ты меня, сынок, обозвал? Я, может быть, и выжила из ума, но слух у меня пока еще нормальный, хоть ты и шипишь змием подколодным. Ну, сынок, ну уважил на старости лет. Полоумной назвал. Спасибо тебе, сынок, за ночи бессонные, за руки в мозолях по локоть, на ноги тебя поставившие. За то, что дурочкой называешь при людях. И вот тебе мое последнее слово – материнское. Пока Костика вместе с Эдиком не вызволите из неволи, знать тебя не желаю. Держи ружье и патроны, сынок,– с этими словами Инесса Поликарповна швырнула сыну двустволку, а следом за ней пачку патронов. Швырнула и дверь со скрежетом заперла изнутри. Ружье Егор Иванович поймать не успел и оно, ударившись о его ноги, загремело по ступеням. Следом весело поскакали из раскрывшейся коробки патроны. Их Егор Иванович тоже подхватить не сумел.
– И что теперь?– Егор Иванович трясущимися от волнения руками принялся рыться в пачке сигаретной, выцарапывая из нее очередную, забыв, что во рту у него еще дымится предыдущая. Выдернул, вставил в рот и закурил. Две дымящие сигареты Эдуарда Александровича нисколько не удивили и не насмешили, напротив ему совсем было не смешно, а соседу-приятелю он сочувствовал искренне и искренне же считая себя виновником в свалившихся на его голову неприятностях, молча принялся поднимать разбросанные боеприпасы и ружье.
– Тьфу ты, зараза,– выплюнул себе под ноги обе сигареты Егор Иванович и в раздражении размазал их подошвой.– И куда мне идти?
– Переночуй у нас. Всего две ночи, Егор. Я раскладушку на кухне поставлю. А послезавтра Константин вернется, и ты тоже вернешься домой. Ну, не ломать же двери, в самом деле?
– Понятно, что не ломать,– махнул рукой раздраженно Егор Иванович.– Что-то Светик там притихла. Обычно она всегда меня поддерживала, неужели в этот раз со свекровью заодно?
– Тут женская солидарность,– вздохнул понимающе Эдуард Александрович.– Корпоративная этика, если хочешь.
– Плевать я хотел на их корпорацию,– Егор Иванович снова закурил.– Вообще могу уйти и пусть живут, как хотят.
– Я тебе уйду,– раздался тут же голос его супруги, которая только собралась было впустить мужа и таким образом конфликт семейный с лестничной площадки переместить в родные пенаты, но услышала на его беду последнюю фразу, выкрикнутую мужем в запале. Дверь на этот раз распахнулась, с треском врезавшись в стену и, на пороге квартиры Романовых появилась раскрасневшаяся от гнева Светлана Валентиновна. Она только что повздорила со свекровью, защищая от ее несправедливых обвинений мужа. И одержала несокрушимую победу в словесном с ней поединке, о чем и спешила поведать ему же вместе с приглашением к примирительному обеденному столу, где стороны, хлебая домашний борщ, должны были прийти к консенсусу, как любил выражаться самый элегантный из Генсеков КПСС.
Сам он, правда, к консенсусу со своими соратниками так и не пришел, после посиделок принудительных в Форосе, но словечко это успел в обращение внедрить, до того как его вышвырнули из новенького кресла Президента СССР незаконсенсившиеся
