ли на свете прекрасней девушка, чем Годелив? Он не знал. Но одна рука той незнакомки казалась ему прекрасней той тысячи рук, которую он видел.
Он блуждал и блуждал, теряясь в лабиринте тёмных улиц, но, заметив вдалеке свет, быстро поспешил на этот знак судьбы. Масляной фонарь горел напротив лавки мадам Гобер, в которой продавались лучшие ткани Марселя. Ален подошёл к стеклянной витрине, и вгляделся в своё отражение. Он не увидел своих глаз.
Нет, конечно, у него были органы зрения, но они являлись лишь оболочкой. Глаза были пусты, безжизненны, одиноки.
Стук копыт по мостовой вывел Алена из состояния задумчивости. Он поднял руку и указал приближающейся карете, чтобы та остановилась.
– К дому Д’Амбруазе, да по живее!
Глава 3
Ни одна добродетель не искупает пороков.
Ювенал
То, что прошло, нельзя возродить, можно лишь остановить процесс разложения. И гадость внутри ты не уберёшь, как бы ни старался, и как бы не была сильна красота, и любовь, что её дарует.
Посреди ночи он ввалился в свою комнату. Никто не заметил его отсутствия – со своих увеселительных встреч он часто приходил под утро.
Заперев комнату на ключ, чтобы никто не отвлекал его, никто не донимал расспросами, он завалился на кровать, не сняв грязной одежды.
Он хотел побыть один. Впервые за долгие-долгие годы, а может, и за всю жизнь. Он вспоминал слова незнакомки, её голос, её руку. Руку, длинную, нежную, сильную, с грязью и засохшим тестом под ногтями. Даже эта грязь показалась ему какой-то необыкновенной. Не такой, какая бывает у бродяг и попрошаек, эта грязь была олицетворением жизни, показателем того, что это было не привидение, и не ангел, сошедший с небес ради него, а обычная девушка, каких в Марселе тысячи.
Он знал практически всех девушек Марселя, которые относились к высшему обществу, но таких рук, как у незнакомки, он ещё не видел. Они истончали боль, тяжесть, но в тоже время смирение.
«О, как бы я хотел взглянуть в её лицо!», – повторял Ален несколько раз, лёжа на своей перине. С этой же мыслью он и уснул.
Проснулся он от стука в дверь.
– Жоффруа! Если ты не откроешь дверь, мне придётся сломать её! Уже полдень прошёл, а ты всё не выходишь. Неужели вчерашний вечер так вымотал тебя? Или, может, Годелив вернулась из Парижа?
Это был его лучший друг – Лорентин Де Бутайон, второй по значимости кутила в Марселе.
– Уходи, Лорентин, мне слишком плохо, чтобы кого-то видеть, – ответил своему другу Ален, явно недовольный таким внезапным пробуждением. Он не хотел, чтобы кто-то сегодня вторгался в его жизнь, и тем более в душу.
– Ладно, когда придёшь в себя, дай знать. В субботу все будут ждать тебя у Руже. До встречи, друг! Приходи скорее в себя,– аккомпанируя своим последним словам тремя стуками в дверь, попрощался Лорентин.
Ален не обратил внимания на слова друга
