караульной службы. В красивом белом шлеме с золотым шишаком на конце, затянутый в свой алый мундир, часовой лениво ползал с ружьем на плече. Потом он остановился и взял ружье к ноге – без отчетливого приема, но изящно. Видал я еще вестовых верхом на лошадях и солдат на работе в лагере. Посадка английская с широко отставленными шенкелями не производит впечатления прочной посадки. Лошади арабские, телом не щеголяют, мелкорослы, но чистка доведена до идеала. А как блестит медь набора, в каком порядке седло! И в седле солдат смотрится молодцом. Ездят они облегченной рысью, но болтают ногами.
И на работе одетые в особые холщовые куртки и серые рейтузы солдаты имели тот же подтянутый вид. Словом, они были «английской» вещью, может быть, и слишком дорогой, но зато добротной и изящной.
К достопримечательностям Александрии относят: вид на Нил, памятник Магомету-Али, музей, сад Антониадиса и арабский квартал.
Смотреть на Нил и гулять по волшебному саду Антониадиса я ходил со всей командой. Это верст восемь ходу. Одевши казаков в белые рубашки и белые длинные шаровары, в белые фуражки, я вышел с ними рано поутру 28 октября. По улицам города шли маленькими группами человек по пять, шагах в десяти – двадцати друг от друга. Когда же вышли на ровное гладкое шоссе, обсаженное синеватой громадной туей, я построил казаков по шестеро, вперед стал запевала, и пустынная африканская местность огласилась громкой маршевой солдатской песней. Маленькие арабчата с удивлением смотрели на здоровых бородачей, одетых во всё белое и маршировавших в такт залихватской казачьей песне. «Ой, хмель мой, хмелек» – отдавалось по берегу Нила, раздавалось в роще финиковых пальм, в тени банановых огородов, и родные картины, картины далекого севера, невольно рисовались в возбужденном песнью мозгу.
Прошли мимо кладбища, мимо дач французских негоциантов с садами, напоенными запахом роз, и, наконец, подошли к одному из нильских рукавов.
Канал Магомета неширок – сажен десять, не более. Берега обведены каменной плитняковой набережной без перил – по одну сторону идут дачи французских и английских купцов, по другую тянется арабская деревня. Крошечные двухэтажные и одноэтажные домики построены из глины, в окнах тесные решетки. Над домом живописно склонилась финиковая пальма, отягченная плодами, на маленьком тесном дворе, в пыли и грязи, возятся грязные смуглые дети, еле покрытые лохмотьями рубашки. Темная женщина сидит с закрытым лицом и толчет что-то в ступе, громадный буйвол стоит на спуске у желтых вод Нила, и на спину его взобрался маленький, словно из шоколада сделанный ребенок. По Нилу плывут какие-то большие утки, и они особенные, египетские. На реке стоят барки причудливой формы с длинными косыми реями. Такие реи мы видим на барельефах древних пирамид. Жаркое солнце сильно печет, кругом царит тишина. Словно это не люди, не животные, не птицы, а картина, мастерски написанная в те далекие времена, когда царили здесь фараоны, и чудом уцелевшая.
По эту сторону
