style="font-size:15px;"> Выправка неважная, руки болтаются без толка, синяя шинель надета как попало, штык висит небрежно сбоку, вид весьма непредставительный. По мосту мы попали в старую часть города – Стамбул.
Узкие кривые улицы подымались кверху. Вот показались желтые стены мечети Айя-София, мы повернули в ворота и вошли во двор мечети, где картинно росли у магометанских умывальниц олеандры и мирты. Заплатив по полмеджидие за вход, мы поднимаемся по спиральной наклонной площади, мощенной брусками, на хоры мечети.
Когда Мехмет (Магомет) II взял Константинополь, повествует нам Мустафа, он въехал верхом по этому ходу на хоры и смотрел отсюда на резню в храме.
Маленькие глаза Мустафы при этом улыбаются, он совершенно входит в роль гида и продолжает пояснения безапелляционным тоном, путая события, действительно случившиеся, с событиями, созданными народной фантазией.
– Вот здесь, – говорит он, останавливаясь на хорах, – был алтарь. Когда турки ворвались в собор, епископ, служивший обедню, заперся за царскими вратами, и турки заложили ему каменьями выход…
Казаки со страхом смотрят на следы двери, и все снимают фуражки.
– Всё-таки, братцы, храм этот был наш, – говорит толстяк Недодаев, как бы оправдываясь перед товарищами.
– Теперь посмотрим общий вид. – И Мустафа ведет всё общество по хорам на середину.
Внизу под нами громадное пространство. Пол устлан циновками, и циновки эти, протянутые косо по храму, перекашивают пол в одну сторону. На высоких колоннах висят большие щиты, грубо сделанные из дерева, с золотыми буквами по синему полю. Эти священные изречения из Корана – точь-в-точь вывески «Торгового дома Цзин-Лунь» в Петербурге. В глубине мечети, прямо против нас, мозаичные изображения шестикрылых серафимов. Лица ангелов заклеены звездами.
Долго стою я и смотрю на обширную площадь мечети, расстилающуюся у моих ног. Один громадный купол царит над нею. На золотой мозаике этого купола еще виден Господь Бог, распростерший свои руки над молящимся народом. Штукатурка не стерла следы его лица, рук и хитона.
Дальше, на хорах, могила властителя Византии венецианского дожа Дандоло и подле нее следы прядильного станка, за которым день и ночь ткала безутешная дочь Константина Великого.
Лицо Мустафы при сообщении всех этих подробностей выражает величайшее наслаждение.
– Я не простой гид, – самодовольно говорит он. – Я знаком немного с историей, я могу всё пояснить исторически.
С хоров мы спускаемся вниз. На паперти происходит скучная пригонка туфель на большие казачьи сапоги, и, шлепая ими, мы входим в старинный храм. Вот красные колонны, окованные железными обручами, по преданию, перевезенные из Соломонова храма, вот неподалеку от входа, на высоте трех сажен, след от руки и зарубка мечом: следы того же Магомета II. Он въехал верхом во храм, поднялся по крутой горе убитых и раненых на эту высоту и, омочивши левую руку свою в крови неверных, приложил ее к колонне, а потом правою мечом засек ее.
Страшные,
