или совсем стереть её с лица земли. Это всякий раз было как игра – то, в чём он действительно был силён, ещё сильнее, чем в шахматах, это доставляло удовольствие – выиграть партию – но всё это было давно, пару сотен лет тому назад, так ему казалось, в то время, когда у него ещё было два здоровых тазобедренных сустава и ему не требовалась специальная кровать, чтобы иметь возможность спать. Теперь он был старик.
– Это верно, – сказала Элиза, и Вайлеман только теперь заметил, что опять высказал свои мысли вслух. – Это верно, – сказала она, – но поверь мне: постаревшие мужчины способны на большее, чем сами полагают. При моей профессии в этом разбираешься.
– Но не могу же я…
– Можешь, – сказала Элиза. – В этом и Феликс был убеждён. Он мне не раз говорил: «Если со мной что-то случится, то поговори с Вайлеманом».
– Он ждал, что с ним что-то?..
– Скажем так: он не исключал, что с ним когда-нибудь может произойти несчастный случай. Он всегда говорил «несчастный случай», но мы оба знали, что он имел в виду другое.
Вайлеман отхлебнул из бокала большой глоток, но великолепный Сент-Амур больше не радовал его вкусом. Во рту у него появился металлический привкус. Адреналин. Охотничья лихорадка. Где-то в затылке уже поднимался вопрос, какой редакции лучше всего предложить эту историю.
– Ты полагаешь, я должен?..
– Я полагаю, – сказала Элиза. – Это не даст тебе покоя, и рано или поздно ты начнёшь вести розыски. Так что всё-таки лучше, если ты сделаешь это сейчас. И я знаю также, с чего ты должен начать.
10
Лист бумаги, больше ему не требовалось. Так он начинал когда-то каждое большое расследование: со списка. Рассортировать собственные мысли. Записать всё, что знаешь, и – что гораздо важнее – чего не знаешь. Прояснить для себя, что ты, собственно, хочешь выведать.
Когда его уволили с последнего штатного места – а он бы поработал ещё года два, но стажёра они получали за половину его ставки, а качество статей для них уже было делом второстепенным, – тогда коллеги на прощанье подарили ему компьютерную программу, какой-то Brain, с помощью которого он мог в будущем сортировать свои идеи. Когда пару лет спустя его выжили из прежней его квартиры, коробка с CD так и не была распакована, и он выбросил её вместе с другим бесполезным хламом; большое спасибо, мило с вашей стороны, но думать он всё ещё мог сам.
Один лист бумаги, шариковая ручка.
Во-первых, «что?». Старые добрые вопросы журналиста.
«Дерендингер», – написал он в самом верху листа, а под фамилией слово: «Убийство?» Немного подумав, он заменил вопросительный знак восклицательным: «Убийство!» Не надо притворяться перед самим собой. Если потом из его расследования получится статья или, почему нет, даже серия статей, как тогда в случае Ханджина, то ему, конечно, придётся формулировать осторожнее, в каждую вторую фразу встраивать «может быть» или «можно предположить». Теперешние шеф-редакторы уже не имели
