сначала в Бранд и во двор генерал-губернатора Загорья. Теперь часть денег непременно осядет в мошне Конрада Дамана, а следовательно, и в моем кошельке. По возвращении из Запустения… Если вернемся… Я навещу дом старого знакомого, вдруг там появятся какие-нибудь новые интересные бумаги, и заодно пополню запас своих монет.
Главный город Арнийского Сумеречья располагался у самой границы с Северной маркой – владениями Огсбургов, чья молодая и быстро растущая империя являлась бельмом на глазу старых монархий Большого Орнора. Пять лет назад Огсбурги отхватили у Леканта владения в Сумеречье и превратились в западных соседей Арнии. С тех пор аппетиты огсбургского императора Карла Первого вроде бы поутихли, благо что Ревентоль держал в Загорье внушительные силы королевских войск и наемников. Но слухи ходили всякие.
Дорога постоянно петляла и шла по многочисленным холмам то вверх, то вниз. Лес вдоль тракта был все так же тщательно вырублен. Сразу за Первым Приютом начали попадаться фермы и деревни горцев. От них веяло прочностью и зажиточностью, но в то же время какой-то вечной тревогой или даже настороженностью. На окнах висели тяжелые, закрывающиеся изнутри деревянные ставни, такие же, как во встретившихся ранее трактирах. Дворы без крыш почти не попадались.
На третий день пути, в полдень, Запустение впервые напомнило о себе, уж для меня, так точно. В трех десятках шагов от развилки дорог тлело пепелище. Рядом, на вбитой в землю палке, висела табличка с надписью на горском наречии.
– Во имя Бога Отца и Бога Сына! Здесь предана очищающему огню ведьма Цирта Лоудон из Верхнего Ручья, – перевел Акан. – Путник, произнеси молитву за спасение ее души и ради надежды на прощение!
Рой слез с коня и принялся читать молитву, мы последовали его примеру. Моя молитва звучала где-то в глубине сознания. Мысли становились все тягостнее: от понимания цели нашего путешествия, от мрачности и дикости окрестных мест, от здешнего мракобесия. От образа отчаявшейся женщины, которую тянет на костер жестокая толпа. Я никогда не жаловался на излишнюю впечатлительность, но почему-то сейчас мне казалось, что ради спасения души сожгли невиновного человека.
Мои спутники закончили молиться. Осенив себя знамением, я вскочил в седло.
– Иногда это необходимо, – чрезвычайно серьезно произнес Акан. Веселый сотоварищ, травивший в дороге анекдоты и забавные истории, куда-то исчез. – Тут с подобным не шутят.
Никто ему не ответил, даже обычно громкоголосый Шрам был погружен в себя.
Скоро наше путешествие стал сопровождать какой-то едва слышный, но запредельно тоскливый вой. Периодически он переходил в захлебывающееся рыдание. То были не волки или какие-нибудь иные звери.
– Ведьмина душа плачет, – сказал Акан.
– Голодная. – Шрам осклабился в мою сторону.
– Ее ведь предали смерти под молитвы о спасении и прощении? – спросил я.
Вой действовал мне на нервы. Неужели это и правда
