Вы нашли талон на дороге, так ведь?
– Да-да, мы видели! – закричала очередь. – Он лазил за ним под автобус.
Кондуктор выпятил грудь колесом и спихнул Дюдю с подножки, пронзив ему левое плечо презрительным взглядом. Амадис запрыгал от боли, а четверо пассажиров втиснулись в автобус, и тот поехал дальше, стыдливо съежившись.
Пятый автобус проехал мимо полным-полнехонек, а счастливчики, что сидели внутри, высунули язык, дразня Дюдю и всех ожидавших на остановке. Кондуктор даже плюнул в его сторону, но не принял во внимание скорость, и плевок так и не долетел до земли. Амадис попытался отбить его на лету щелчком, да промахнулся. Он весь покрылся испариной от злости; когда шестой и седьмой автобусы проехали мимо, оставив его на тротуаре, он решился идти пешком: сядет на следующей остановке – там многие выходят.
Дюдю нарочно шел не разбирая дороги: пусть все видят, что он кипит гневом. Пройти ему надо было метров четыреста, и за это время его обогнали несколько девятьсот семьдесят пятых, почти пустых. Когда же он достиг наконец зеленой будки, что за десять метров от остановки, вдруг невесть откуда вынырнули семь молодых кюре и десять школьников с хоругвями и разноцветными лентами. Они окружили автобусную остановку и выставили два просвиромета, чтобы у окружающих пропала охота ехать на автобусе. Дюдю силился вспомнить пароль, но он так давно бросил изучать катехизис, что нужное слово никак не приходило на ум. Тогда он сделал попытку подкрасться задом-наперед и получил в спину скомканную облатку. Удар был такой силы, что у Дюдю перехватило дыхание и он зашелся кашлем. Кюре ликовали и суетились вокруг просвиромета, продолжавшего плеваться снарядами. Подъехало два девятьсот семьдесят пятых, и дети расселись по свободным местам. Во втором автобусе еще было куда приткнуться, но один из кюре остался на ступеньках и не дал Дюдю подняться. Когда же Амадис повернулся, чтобы взять новый посадочный талон, на остановке уже стояли шесть человек.
Он отступил и кинулся со всех ног к следующей остановке. Далеко впереди замелькал искрящийся хвост девятьсот семьдесят пятого. Амадис бросился ничком на тротуар: кюре направил просвиромет в его сторону, и над головой у него со звуком горящего шелка прошелестела облатка, угодившая в сток.
Амадис поднялся. Он был весь в грязи и уже сомневался, стоит ли идти на работу в таком виде. Но что скажут всевидящие табельные часы? А тут еще заныла портняжная мышца. Пытаясь унять боль, он всадил себе в щеку булавку (в свободное от работы время Амадис увлекался трудами по акупунктуре доктора Ботина д’Охмурана); к несчастью, он ошибся точкой и излечился от нефрита голени, которого, впрочем, у него еще не было, но теперь, если и будет, то не скоро. Когда Дюдю подошел к следующей остановке, то увидел толпу, враждебной стеной окружившую автомат.
Он остановился в некотором удалении и, воспользовавшись минутой спокойствия, попытался рассуждать здраво:
– с одной стороны, если опять отправиться пешком до следующей остановки, то не имеет смысла вообще садиться
