какую-нибудь музыку, а то вы погрязнете в своих философских спорах.
– Включи радио, дерево, – сказал Эд. – Дама хочет музыки и не хочет философии.
– Наоборот, – сказала Тань, – я хочу философии, но только такой, которая разумна. А ее сейчас нет.
Эд и Файн переглянулись.
– Вы всерьез интересуетесь философией? – спросил Файн.
– Я закончила университет в Дели.
– И вас не устраивает философия?
– Почему? Я люблю философию древних и нелюбимого вами Энгельса. А современной философии попросту нет – как можно ее любить или не любить? Нельзя любить несуществующее.
– Почему? – спросил Эд. – Мы ведь любим мечту. А это – несуществующее.
– Нет, – мягко возразила Тань и положила свою маленькую горячую руку на плечо Эда, словно сдерживая его. – Мечта существует, потому что существуете вы, прародитель мечты. Мечта – это неудовлетворенность прошлого, опрокинутая в будущее вашим настоящим.
Файн зааплодировал.
– Каждая эпоха, утвержденная научными открытиями, рождала свою философию. Когда научно утвердилась гидравлика, сменившая ручной труд на мельницах, родилась философия Вольтера и Руссо, философия революции. Когда утвердилось электричество, открытое практиками науки, родилась философия Маркса. А сейчас расщеплен атом и сфотографированы гены. Где философское обобщение этого?
– Боже мой, – сказал Эд, – вы, оказывается, тоже мыслящая женщина?
– Я думала, вам это нравится, – улыбнулась Тань. – Я это говорила для вас. Я люблю совсем другое… Женщина должна любить только то, что нравится мужчине.
Тань сняла кофточку. Спина ее была совсем открыта, грудь четко вырисовывалась под легкой тканью платья.
Файн увидел, как Эд смотрел на женщину, и сказал:
– Ну, счастливо. Я снова залягу в ванну.
Тань колокольчиком рассмеялась.
– Нет уж, – сказал Эд. – Лучше ты не занимай ванну. Она может в любую минуту понадобиться.
– Кому? – ухмыльнулся Файн.
– Нам, – ответил Эд и положил руку на мягкую коленку мадам Тань.
02.44
Художник был в пещере не один: в углу, на нарах, тесно прижавшись друг к другу, спали три мальчика и, чуть поодаль, старуха, прижавшая к себе младенца.
– Его зовут Кхам Бут, – сказал Ситонг. – Знакомься, Степанов.
– Здравствуйте.
– Добрый вечер. Как ваше здоровье? Как добрались, не очень ли устали в дороге?
– Спасибо, все в порядке.
– Пожалуйста, протяните вашу левую руку, – попросил художник.
Степанов вытянул руку, и Бут, достав из нагрудного кармана толстую нитку, начал обвязывать его запястье. Он никак не мог управиться одной своей левой рукой, нитка то и дело выскальзывала у него из пальцев. Степанов заметил, как у Бута под кожей, возле ушей, перекатывались острые желваки.
– Помочь? – спросила Кемлонг.
Бут,
