причастным к этому кругу, я имею в виду детей, и попал в эту мясорубку, из которой выскочили все, кроме него.
– Я встречался с человеком, который передал ему ту злосчастную пачку долларов, – Володя замолчал, глядя в глаза академику, но тот лишь с удивлением и одобрением покивал головой, – я убедил его рассказать мне некоторые детали этой, как вы выразились, провокации. Но он не смог мне внятно объяснить последующего – изменения статьи Уголовного Кодекса и приговора. То же, кстати, относится и к следователю Шилобрееву.
– Объяснение лежит в эмоциональной сфере нашего прежнего руководства, – с излишней готовностью принялся рассказывать Несмеянов, – в том, что позже назвали волюнтаризмом. Кто-то – поверьте, не имеет ни малейшего значения кто – напел Никите Сергеевичу, что многие наши беды связаны с утечкой или изъятием денег из обращения вследствие спекуляций антиквариатом, драгоценностями и валютой. И ущерб от этого несопоставим ни с какими ограблениями сберкасс. Никита Сергеевич по своему обыкновению распалился и дал указание в месячный срок организовать образцово-показательный процесс с обязательным смертным приговором. По неким процессуальным соображениям исполнителям этого указания было проще изменить статью Уголовного Кодекса, чем раскрутить и представить в суд новое дело. Вашему брату просто не повезло.
– А это никак не связано с его отцом? – не отставал Ульяшин.
– С вашим отцом? – сквозь деланное удивление прорывалось напряжение. – Да, я слышал ещё об одной трагедии в вашей семье. Вам и вашей матушке можно только посочувствовать.
Благополучно уведя разговор в сторону, академик замолчал. Потом он вдруг понял, что смотрит на картину на левой стене, и заставил себя перевести взгляд на сидевшего напротив юношу. Тот, казалось, только этого и ждал и, поймав глаза собеседника, тихо сказал:
– Я спросил не о своём отце, о его.
– Так-так, – Несмеянов нервно забарабанил пальцами по столу, – значит, Мария Александровна поделилась с вами некоторыми давними эпизодами своей биографии. Зря!
– Мама здесь ни при чём. Я как-то перебирал домашний архив и наткнулся на всякие документы, свидетельства о рождении и браке, кой-какие другие, сопоставил…
– Вы меня разочаровываете, молодой человек! Раскапываете, вынюхиваете, сопоставляете, высчитываете. И всё это о матери! Поймите, что всем этим вы страшно оскорбили её. Да, был другой человек – эту правду вы хотели узнать?! – но, быть может, ваша мать любила его, а вы начинаете ворошить всё это своими неумелыми молодыми ручонками. Это мерзко! Это всё равно, что подслушивать разговоры, подглядывать в замочную скважину, читать чужие интимные письма.
– Были и письма, – спокойно сказал Ульяшин и остановил жестом готового взорваться академика, – я узнал почерк.
– И как же? – с видимым интересом спросил Несмеянов.
– В собрании сочинений приведена страница рукописи.
– Да, действительно, очень просто. Вы прямо Шерлок Холмс какой-то!
