голоса, движения, а главное, их страстный и трагический вопль входил в нее через кожу, проникал в самую глубину ее существа, находил там отклик, сочувствие и сострадание. Ничего подобного она не испытывала раньше.
До того, пока Лиза не увидела впервые фламенко, она считала, что аргентинское танго есть самый прекрасный танец, изобретенный в мире для влюбленных. Тому немало способствовал опыт школьных лет. Вечеринки одноклассников проходили под звуки танго, старых еще, довоенных, типа «Брызги шампанского» или «Утомленное солнце». Надо было, обнявшись, медленно двигаться между стульями, табуретками и диваном, стараясь ничего не задеть, а главное, не разъединиться. Мелодии танго так подогревали эмоции шестнадцатилетних девчонок, что они сразу влюблялись в своих партнеров, ну а те, соответственно, в своих партнерш.
Гораздо позже, уже в Америке, в одном из ночных клубов Лиза впервые увидела настоящее аргентинское танго. Ее поразила открытая, откровенная чувственность танца, его вполне зримая эротика.
В танце фламенко она тоже увидела чувственность, но другого рода, не телесную, а душевную, или даже духовную. Была и эротика, рафинирована настолько, что тела танцующих не касались друг друга. То была высочайшая сублимация отношений мужчины женщины. Это был экстаз отрешения, трагедия отказа от любви во имя ее сохранения. В паре, танцующей фламенко, каждый остается сам по себе, приговоренный чьей-то волей на одиночество. Каждый находится в своем круге обреченности. Даже, когда он и она приближаются, чтобы, стиснув объятья, не разжимать их, между ними появляется бледный призрак смерти. И они снова расходятся.
Лизе показалось, что она поняла самую суть философии фламенко. Потрясенная увиденным, вернувшись ночным рейсом в Нью-Йорк, она разбудила тогда Гошку и до рассвета вдохновенно рассказывала ему о своих ощущениях. Наверное, в ту ночь Лиза и сказала ему, что очень хотела бы побывать в Андалузии и услышать фламенко именно там, на родине танца.
Закончилось ее увлеченность ацтеками, начался период фламенко. С прежним энтузиазмом она теперь ринулась в библиотеку, чтобы найти, прочитать, пересмотреть все о происхождение танца, истории развития, жанрам, знаменитым исполнителям. Она накупила тогда гору кассет и слушала, слушала хриплые трагические голоса, стараясь проникнуть в эту завораживающую тайну «кантаорес» – певцов фламенко. Конечно, она узнала, что есть жанр веселого фламенко – аллегро, есть даже и забористые частушки – «коплас», не хуже русских деревенских, но для себя она признала только трагический вариант «канте фламенко», только его считая «аутентико» – настоящим, классическим, истинно андалузским. Она восприняла суть танца как борьбу межу земным и небесным, между жизнью и смертью. Ей казалось, что она стала обладательницей тайны, она гордилась приобщением к ней, как будто вступила в какое-нибудь могущественное общество масонов по личной рекомендации командора. Ей стала понятна
