отрывая глаз от тарелки, вдруг шарахнул кулаком по столу. Ударил он с такой силой, что звук смахивал на выстрел. От изумления я чуть не поперхнулся.
Пока стол танцевал и покачивался, вновь обретая равновесие, Джефф заорал:
– Подумаешь, какие важные персоны! Или впервой двум парням случается выйти лицом к лицу с пистолетами в руках? А они! Что за концерт они нам тут устроили? Кретины, ублюдки, молокососы недозрелые – вот во что превратилась молодежь! И одного настоящего мужчины не слепить – возьми хоть дюжину дюжин таких, как вы! Вы разрываете мое сердце! Вы все разрываете мне сердце! Сидите здесь, как плакальщики на похоронах! Что с того, что они поедут туда и заработают порцию свинца в физиономию? Что с того, что им разнесут мозги или продырявят сердца? Ничего, совершенно ничего! Никакой разницы. Это всего лишь двое обыкновенных парней. Земля будет вращаться точно так же, как и раньше! Не о чем беспокоиться. Но вы, молодняк, все вы – куча праха, и не более того. Настоящие мужчины на этом свете либо стары, либо мертвы!
Он вскочил на ноги, схватил свой стул и, с громким стуком приставив его к стене, тяжелым шагом поспешил прочь из комнаты.
Что до меня, то я не мог больше есть. Я совсем выдохся. Речь Джеффа Порсона меня окончательно добила. Я знал, что лицо у меня побледнело, а по лбу потихоньку струится холодный пот. Я отбросил ложку, встал из-за стола и пошел к выходу. Но у Дэна оставалось куда больше мужества. Он остался на месте и наблюдал весь этот спектакль до третьей чашки кофе. Я даже слышал, как он о чем-то разговаривает с парнями, и не мог не восхититься такой выдержкой. Но вернуться к столу и поддержать Дэна я был не в состоянии.
В общем, пошел я в конюшню, оседлал для Дэна его лошадь, а для себя выбрал того самого пегого, которого объезжал последние несколько недель. К тому времени он уже хорошо знал меня и умел практически все, что требуется от хорошей лошади. Ноги у серого конька были недостаточно длинны для того, чтобы стать спринтером, зато он, бывало, скакал целый день и ни разу не просил отдыха, сколько бы там еще ни потребовалось проехать.
Когда я привел лошадей к дому, Дэн Порсон уже стоял на крыльце и тут же присоединился ко мне.
– Как ты, Нелли? – спросил он.
То, что он использовал это дурацкое прозвище, просто взбесило меня, и я раздраженно буркнул:
– О, конечно, не так хорошо, как следовало бы. Но в нужный момент я буду действовать, а не болтать языком!
Он промолчал, и мы понеслись прямо по полю до самой дороги в Кэтхилл.
Путь оказался долгим. Мы добрались до города лишь в четверть одиннадцатого и очень устали. Холодный ветер, поднявшийся с заходом солнца, не только не ослабевал, а, напротив, становился все сильней и время от времени обдавал нас ледяной изморозью. Стоны и завывания ветра, бьющего то в бок, то в спину, словно бы предвещали близкий конец света.
Я вспоминал славные летние денечки, тепло и солнце, мать и отца – те чудесные времена, когда я мог беззаботно играть, а вместо меня другие
