когда я слушал голос и когда он эхом отдавался у меня в голове.
– Отель «Ван Нуйс», номер триста тридцать два. Два частых стука в дверь и два редких. Не особенно громких. И пошевеливайся. Когда сможешь…
– Что нужно прятать в сейф?
– С этим подождем, пока не приедешь. Я сказал, что спешу.
– Как ваша фамилия?
– Номер триста тридцать два, это все.
– Спасибо, что позвонили, – сказал я. – До свидания.
– Эй, эй! Погоди, недотепа. Это не краденое, как ты подумал. Не алмаз, не изумрудные подвески. Просто для меня это стоит больших денег – и ничего для всех остальных.
– Сейф есть в отеле.
– Хочешь умереть бедняком, Марлоу?
– Почему бы и нет? Умер же Рокфеллер. Еще раз до свидания.
Голос изменился. Мягкость его исчезла. Он произнес быстро и резко:
– Как делишки в Бэй-Сити?
Я не ответил. Молча ждал. Послышалось, как в телефоне-автомате звякнула монета.
– Думаю, это может заинтересовать тебя, Марлоу. Номер триста тридцать два. Кати сюда, дружище. И побыстрее.
Раздался щелчок. Я повесил трубку. Со стола ни с того ни с сего скатился карандаш и сломался, ударившись о ножку стола. Я поднял его и старательно заточил в привинченной к оконной раме точилке. Потом положил его в корзину на столе и отряхнул руки. Мне некуда было девать время. Я поглядел в окно. И ничего не увидел. Ничего не услышал.
А потом и вовсе ни с того ни с сего мне привиделось лицо Орфамэй Квест, в очках, ухоженное, подкрашенное, с белокурыми, взбитыми высоко над перехваченным лентой лбом волосами. И с альковными глазами. Глаза у всех у них непременно должны быть альковными. Я сделал попытку крупным планом представить себе, как в это лицо зубами впивается некий самец из пользующегося дурной славой многолюдного бара «Романофф».
Путь до отеля «Ван Нуйс» занял у меня двадцать минут.
Когда-то этот отель, несомненно, отличался своеобразной изысканностью. Но она давно уже ушла в прошлое. Застарелый запах сигарного дыма с давних пор стойко держался в вестибюле, как и грязная позолота на потолке и продавленные кожаные кресла. Мраморная доска стала от времени желто-коричневой. Но ковровая дорожка была новой, жесткой с виду, как и портье. Пройдя мимо него, я направился к табачному киоску в углу, выложил двадцать пять центов и попросил пачку «Кэмел». За прилавком стояла соломенная блондинка с усталыми глазами и тонкой шеей. Она положила передо мной сигареты, прибавила к ним спички и бросила сдачу в стоявшую на прилавке коробку с прорезью. На коробке было написано: «Спасибо от благотворительного фонда».
– Вам хотелось, чтобы я это сделала, так ведь? – сказала блондинка, терпеливо улыбаясь. – Вам хотелось отдать свою мелочь несчастным приютским детишкам с рахитичными ножками, правда?
– А что, если нет? – спросил я.
– Я вытащу оттуда семь центов. Но это будет очень мучительно.
В ее слабом протяжном голосе звучала какая-то влажная, напоминающая
