рано они начались.Запомнилась мне навеки
неполноправная жизнь.
«…Утром, ранним солнечным утром…»
…Утром, ранним солнечным утром только и может это вспомниться. Только проснувшись, можно представить себе это.
Дождь по крышам, по дворовым деревьям. И чем черней небо, чем безысходней дождь, тем счастливей ты чувствуешь свою одинаковость с этим дождем, и деревьями, и переулками, и освещенными окнами домов, за которыми живут понятные и необходимые тебе люди, которым так же необходим и понятен ты. Сейчас вы друг другу еще не известны, но потом, в будущем, когда ты отдашь им свою жизнь и будешь умирать под белый шум дождя, а они, уже не в силах спасти тебя, будут тихо стоять вокруг…
Звёзды тех, еще тридцатых лет
«Сухие заборы мои…»
Сухие заборы мои
разбиты, разбиты.
Рассветные зори мои
забыты, забыты.
И давние двери мои
завешены пылью.
Там жили богини мои,
уроки учили.
«Таинственную, как ее узнать?..»
Таинственную, как ее узнать?..
Неведомую из соседней школы,
загадочную из другой квартиры,
и новогодних елок, и кружков,
и отставаний по другим предметам?
Теперь-то знаем мы, что бытие
по существу определяет все.
Мы знаем сослуживиц, их подруг,
соседок, родственниц, официанток.
Таинственную, как ее узнать?..
В какой-то степени всегда возможно
предположить, кто чем живет. Соседки,
как правило, похожи на соседок,
официантки – на официанток.
Загадочную, как ее узнать?
Неведомую, из других забот,
других обид, привычек, удовольствий
и отставаний по другим предметам?..
«У Сухаревой башни…»
У Сухаревой башни,
где Сухаревский рынок,
торгуют мамы наши
шнурками для ботинок.
В рабфаках наши братья.
Сияют горизонты.
Лишенки в длинных платьях
от солнца носят зонты.
В ячейках сестры наши,
багровые косынки.
Оранжевая башня,
надменный палец рынка…
Сестренки наши седы.
Состарили победы.
И братьев – треть от силы.
Победы покосили.
И пионеров больше
не дразнят хулиганы.
Туристы едут в Польшу,
артисты едут в Канны.
И Сухаревой башни
уже в помине нет.
Остался гром вчерашних
и нынешних побед.
«Я – в Москве. Угнетен и рассеян…»
Я – в Москве. Угнетен и рассеян,
по давнишней Мещанской бежал.
Вдруг – пахнуло… Листвою осенней
погребенный, как жалок, как мал
Ботанический сад наш! В Грохольском
переулке размером в пятак.
Не припомню, за вход сюда – сколько?
Ну, а через
