священника, и постоянно возвращались без успеха. В то время я встретила в доме моего деда какого-то чиновника по фамилии Цветков, хорошо знающего законы. Мне нетрудно было, под предлогом любознательности, выведать у него, какие последствия могут постигнуть двоеженца. Убедившись из наивного рассказа Цветкова, что за такой поступок следует строгое наказание в виде заключения в Соловецкий монастырь или еще куда-то, я решилась ни за что не венчаться с Огаревым: легче было расстаться, чем подвергать его явной опасности.
Когда друзья приехали к нам после своих поисков, они казались очень веселы.
– Победа, победа! – кричали они издали.
– Что такое? – спросила я.
– Наконец, – сказал Сатин, – мы разыскали старого священника, который согласен вас венчать без бумаг; конечно, он догадывается, что что-то не в порядке. Старик так и говорит: я стар, пусть накажут, как знают, только дайте денег, много денег, у меня живет внучка-сирота, я ей оставлю.
– Но я, Сатин, раздумала, – сказала я тихо, – я не хочу венчаться.
Оба друга посмотрели на меня как на больную.
– А мы хотели идти обрадовать папá, – сказал Огарев. – Что это за сюрприз?
– Пожалуйста, не говорите папá ни слова, пусть он думает, что согласного священника не нашли. Помните, как я вас, против вашей воли, сберегла от роковой пятницы Петрашевского? Ну, наше венчание еще в тысячу раз опаснее.
Пришлось уговаривать отца отпустить нас в Одессу, где у Огарева были тоже друзья; там следовало найти капитана английского корабля, который согласился бы взять нас без паспорта. Паспортов за границу в то время не выдавали. Мой отец настаивал только на том, чтобы, приехав куда бы то ни было за границу, непременно венчаться, хотя бы в лютеранской или католической церкви.
После свадьбы сестры (со свадьбой спешили в виду приближения поста, о котором сначала все позабыли) был наконец назначен день нашего отъезда; родители мои уезжали в деревню, мы – в Одессу, а сестра с мужем оставались в Москве. Ах, эти тяжелые прощания! Сколько их в жизни каждого человека, сколько их досталось и на мою долю! Помню, что в этот день была страшная гроза, потом дождь ливнем лил… Говорят, это счастливая примета…
Когда мы добрались до Одессы, Огарев занялся поисками английского капитана, но ему и в этом не было удачи: история Петрашевского с многочисленными арестами напугала всех, никто не решался ни на какой смелый поступок; все были запуганы. Друзья Огарева, между которыми помню Александра Ивановича Соколова, советовали ему ехать в Крым и там выжидать, пока представится благоприятный случай уехать за границу.
Итак, совершенно случайно мы поселились на некоторое время в Крыму и провели там восемь месяцев. Я была в восторге от климата, от величественной природы; благоухание распускающихся почек на миндальных деревьях в нашем саду, виноградные лозы – всё мне напоминало наше пребывание в Италии, мою страстную симпатию к Наташе Герцен,
