в начало войны они были в отъезде, а потом в эвакуации, и их комнаты стояли запертыми, а два месяца назад Валентина Егоровна написала, что они вернулись и что она очень дружно живет с этой женщиной, Марией Александровной, и ее сыном, кажется, Гришей…
– В каком госпитале? – несколько раз подряд затянувшись папиросой, спросил Серпилин.
– В Тимирязевской академии. Там госпиталь теперь. Знаете где?
– Знаю. Лежал, – сказал Серпилин. – Телефон работает?
– Работает.
Серпилин подошел к висевшему на стене телефону и, вытащив из кармана записную книжку, набрал номер Ивана Алексеевича.
Адъютант ответил, что генерал-лейтенанта нет, ушел на доклад, и осведомился, кто спрашивает.
– Генерал-майор Серпилин.
– Где же вы, товарищ генерал? – сказал адъютант. – Мы вас второй день ждем. Куда машину прислать, вы с какого аэродрома звоните?
– С квартиры, – сказал Серпилин.
– Высылаю машину, – сказал адъютант.
– Запишите адрес.
– Не надо. Генерал-лейтенант ездил к вашей супруге, шофер адрес знает.
– Я до госпиталя доеду и верну машину, – сказал Серпилин.
– Не надо, товарищ генерал, – сказал адъютант, – генерал-лейтенант приказал сказать: сколько вам нужно, столько и держите. Только потом позвоните, он приказал, чтобы вы позвонили…
– Не в курсе дела, как положение моей жены? – спросил Серпилин.
– В тринадцать часов по приказанию генерал-лейтенанта звонил в госпиталь, сообщили, что без перемен. Сейчас еще позвоню, товарищ генерал.
– Не надо, – сказал Серпилин. Он уже не хотел слышать от других ничего – ни плохого, ни хорошего, хотел ехать сам и видеть своими глазами.
Он положил трубку и повернулся к женщине:
– Извините, Мария Александровна, не сразу узнал вас.
– Да уж… – сказала женщина, и лицо ее исказилось так, словно она готова была заплакать.
Серпилин с удивлением взглянул на нее. Неужели она так чувствительна к тому, что переменилась и постарела, или он так грубо это сказал?
– Годы идут, старею, память уже не та, – сказал он, считая, что поправляет этим неловко сказанное.
Но женщина словно и не слышала его слов.
– Как Валентина Егоровна? Что говорят?
– Говорят, без перемен.
Серпилин зажег папиросу от папиросы и поискал глазами, куда бросить окурок.
– Бросайте на пол, все равно подметать буду, – сказала женщина. – Санитары были вчера, натоптали. А у меня убирать просто уж сил не было. – Лицо ее снова исказилось, и подбородок задрожал. Но она и на этот раз не заплакала.
Серпилин взялся за ручку двери своей комнаты. Но дверь не открылась.
– У меня ключ, – сказала женщина. – Я еще не прибралась там. К нам пока зайдите.
Она женским
