защитить гражданское население. Конечно, впоследствии десятки тысяч чеченцев, включая некоторых женщин в качестве медсестер и бойцов, в тот или иной момент действительно отправлялись воевать за Чечню, но произошло это в результате спонтанного выступления чеченского общества, а не действий со стороны «государства».
«Правительственный план, как накормить население и эвакуировать детей, если армия начнет осаду? Я не знаю о чём-то подобном, но если президент Дудаев так сказал, тогда это, конечно, правда», – заявил один чиновник в начале декабря 1994 года, сидя в своем пустом кабинете в администрации Центрального района Грозного, и зимние сумерки сгущались за его грязным окном. «В любом случае, это неважно, – продолжил он. – Мы, чеченцы, настолько великий, настолько уникальный народ, что сможем прокормить себя, что бы ни случилось. Моя ответственность? Что ты имеешь в виду под моей ответственностью? Я здесь, в своем кабинете, так? Неужели ты думаешь, что я не пойду воевать до конца, чтобы защитить свою страну?» Сказав это, он громко отрыгнул, издав в нашем направлении запах водки, и подцепил своими грязными пальцами сероватый кусок мяса из стеклянной вазочки, стоявшей у него на коленях. Этот кусок он скормил своему коту – грязному, но вполне довольно выглядевшему животному, которое зевнуло и пошло обратно, чтобы растянуться возле электрообогревателя. Спустя две недели российский бронированный натиск по Первомайскому шоссе завяз в крови в двух сотнях метров от руин этого здания.
Главным образом из-за людей, похожих на этого чиновника, многие из моих коллег не очень высоко оценивали способность дудаевского режима остановить подобное российское нападение. Другой причиной была сама природа дудаевской «президентской гвардии», которая в схватках с оппозицией 1994 года оказалась единственной силой, действительно готовой сражаться за Дудаева против других чеченцев. Я часто разговаривал с этими людьми, бродившими вокруг президентского дворца, и некоторые из них не скрывали того факта, что раньше они были преступниками в России – более того, это было поводом для гордости. Мансур Кайсаров, бывший сержант советской армии, а затем «торговец» в России, на мой вопрос о том, как им платят в Чечне, ответил с усмешкой: «Аллах дает».
В конце января 1995 года, во время моей поездки по западной части Чечни вместе с Дэвидом Филиповым из The Boston Globe, мы дважды за один день встретились с представителями дудаевской тайной полиции (ДГБ). Первый раз это случилось в селе Ачхой-Мартан, которое удерживали сепаратисты, но там же проявляла значительную активность и пророссийская оппозиция. С согласия главврача местной больницы мы пошли познакомиться с двумя русскими пленными, которые там находились. Но на пути у нас встали два человека из ДГБ в изрядно поношенной одежде, один с лицом громилы, а другой низкорослый и худой, демонстрировавший игривое высокомерие. «Можете идти к начальнику, к черту или куда хотите. Я здесь власть», – сказал он. Медсестра прошептала мне:
«Здесь
