белым снегом. У подножия гор поднимались прямые коричневые сосны. Под соснами стояла группа бойцов. Молодой командир поднимал вверх красное знамя. На виске у него было пятно крови, кровь стекала по щеке. Из глубокой воронки разлетались во все стороны грязно-серые брызги.
На картине стояла надпись, сделанная рукой художника: «Разрыв гранаты».
– Война! – шепотом сказал Саша.
Кто-то нашел сходство командира с Трубачёвым.
– Ты настоящий художник, Сева! – растроганно сказал Трубачёв.
Мазин с видом знатока прищурил один глаз и ткнул пальцем в картину:
– Пририсуй танки!
Все засмеялись.
В зале вспыхнул свет.
Темно-зеленая елка засверкала бусами. Все заторопились, заспешили.
Мальчик в коротких штанишках пробежал через весь зал, забрался в уголок дивана и, потирая пухлую коленку, стал разучивать по бумажке приветствие гостям: «Дорогие наши гости! Мы, самые младшие ученики этой школы, вместе с нашими учителями и старшими товарищами приветствуем вас от лица всей школы… от лица всей школы…»
Песни, смех и беготня отвлекали внимание мальчика, он то и дело путал слова, громко повторяя:
– Дорогие наши гости! Вы, самые младшие ученики этой школы, вместе с нашими школьными учениками…
Учительница, пробегая мимо с красками в руках, прислушалась, подсела к малышу и взяла у него из рук бумажку:
– Давай вместе!
– Трубачёв! Булгаков! У вас все готово? – крикнул издали Митя.
– Все готово! – ответил Трубачёв, устанавливая картину.
– Ну, так расходитесь. Сейчас начинать будем. Тащите стулья!
Ребята бросились расставлять стулья. Через минуту двери широко раскрылись. Шумной, нарядной толпой вошли родители. Их сопровождал сам директор Леонид Тимофеевич. На лице его была особая, праздничная улыбка, стекла очков блестели, отражая сразу и разноцветные огоньки елки, и веселые лица родителей.
– Милости просим! Милости просим! – говорил он, широко разводя руками и кланяясь.
Васёк увидел в толпе своего отца. Павел Васильевич принарядился: голубая сатиновая рубашка его была тщательно разглажена, и только галстук, по своему обыкновению, чуть-чуть съехал в сторону. Голубые глаза и рыжеватые усы придавали его лицу веселое, озорное выражение. Увидев сына, он обрадовался и ни с того ни с сего удивился:
– Ба! Рыжик! Ну, давай, давай, хлопочи, усаживай!
– Сюда, сюда, папа!
Васёк потащил отца ближе к маленькой сцене, на заранее приготовленное местечко. По пути отец попробовал пригладить на лбу сына золотисто-рыжий завиток, но он, как вопросительный знак, торчал вверх.
Павел Васильевич махнул рукой, вынул из кармана сложенный вчетверо носовой платок и сунул его мальчику:
– На, запасной.
Васёк громко на всякий случай высморкался и быстро сказал:
– Героев видал, пап? Это ученики нашей школы. Сейчас! Вот идут! Смотри, смотри!
Он
