и боль семьи лишь
ради такого только что полученного им удовольствия (можно даже сказать не удовольствия, а
результата)? Ради того, чтобы побывать в этой кроватке, а потом ещё во многих других чужих,
которые подвернутся? Именно чужих. Бр-р…
В этой скорой, слишком уж случайной, но пресной удаче с Ниной чудится отрезвляющая
усмешка Судьбы: «Получил, чего хотел? Ну, и что? Очень сладко?» На эту усмешку и ответить
нечем. А, кстати, кого же подставила ему Судьба?
Глядя Нине куда-то в макушку с жёсткими чёрными волосами, Роман невольно усмехается той
преданности, с которой эта чужая женщина прижимается к нему после близости. Разве
преданность и любовь возникают так легко? Преданность Голубики понятна – Голубика своя. Но
чьей ещё вчера утром была Нина? То-то и оно… Нет, не выходит что-то наслаждаться этой, можно
сказать, выстраданной свободой… Или уже не с той стороны смотрит он на Нину? Да, конечно, не
с той. Сначала он её хотел, а теперь уже нет. . Теперь у него взгляд мужчины, освобождённого от
желания. Вдуматься, так человек вообще всю жизнь лишь тем и занят, что освобождается от
проблем природы, которые она ему навязывает. То ему хочется полового удовлетворения, то
хочется иметь ребёнка, то хочется просто спать, то хочется пищи или воды. И лишь в редкие
просветы между этими «хочется», находясь вроде как в моменте истины, человек принадлежит сам
себе. И если этот человек никчемный, то у него в такие моменты начинается скука. Тем-то его и
можно проверить…
Но что же делать теперь, когда внутренний «самец» успокоен? Каково решение трезвой,
«пристойной» части себя? Вернуться домой к прежней жизни? И тут-то, как раз в этот момент
истины, Роман ещё раз даёт себе ясный отчёт, что из семьи-то он всё-таки ушёл не из-за одной
похоти. Ну, предположим, вернётся он сейчас к тому, что было, и уладит отношения с Голубикой
(хотя это уже вопрос). А как смириться со своим халявным благосостоянием, с постоянным
ощущением собственного ничтожества? Вернуться – значит снова перенести центр своей жизни на
завод, в пешечный ряд. Прояви себя там как угодно – и всё равно будешь никем. Даже став на
заводе каким-нибудь винтиком с более крупной резьбой, ты всё равно останешься в той же
монотонной машине. И так всю жизнь! А жизнь эта так коротка! Хотя, например, его яростный
тесть, пылающий огнём изобретательства и новых ошеломительных идей, живёт такими же
внешними событиями… Но Ивану Степановичу повезло: он нашёл своё место в этой
производственно-регламентированной жизни. Для себя же Роман не видит там никаких зацепок.
Теперь Роман кажется сам себе и вовсе стоящим нараскоряку. С одной стороны, перекроенный
семейной
