снова зазвучал ропот Влада и его жалобы на жизнь. Галя, конечно, к нему ближе всех остальных. Как и полагается любящей жене, ей первой и удар сносить.
Не пожирала Влада ностальгия, как прежде, и в Киев, вроде бы, уже не так сильно тянуло. Однако ничего не радовало. Рождение сына не укрепило семью, не помогло Владу обрести душевный покой, а наоборот, еще больше усугубило его тоску и гнев на себя и на весь мир. Смутно догадывался: все из-за того, что не может он жить без дела настоящего, достойного, чему бы стоило себя посвятить.
Так зашатало и затрусило его, так сдвинуло со всех опор, что начал пить едва ли не каждый день. Сложности в отношениях с Галей подошли к таким рубежам, что замаячил развод.
Галя и сама не ожидала, что Влад, по натуре спокойный, сдержанный, трезвомыслящий, – так «выскочит из мерки» и пойдет вразнос.
Уже оба побывали у адвоката и проконсультировались насчет юридических деталей развода. Уже спали в разных комнатах и не разговаривали неделями. Тогда-то появилась в жизни Влада церковь.
…В Киеве он к Православию пришел благодаря Стасу – приятелю-однокурснику, когда учился в Киево-Могилянской академии. Влад и прежде интересовался христианством, но, скорее, из любопытства, чем по потребности души. Крестился, когда учился в академии. Вместе со Стасом стал посещать церковные службы.
Стас тогда верой горел, подумывал даже бросить академию и пойти учиться в духовную семинарию – хотел стать священником. Вот и воспламенил он тогда приятеля Влада, поднес свою свечечку к его свечке, ожидавшей огня… Кстати, под влиянием Стаса, и Галя – хоть еврейка – тоже покрестилась.
Тогда, в середине девяностых, Украина переживала религиозное возрождение, и студенческие годы Влада совпали с этим временем. Вместе со Стасом ходили и в Лавру, и в древнюю Китаеву пустынь, где новые монахи расчищали заваленные старые пещеры. И на Лукъяновское кладбище ходили, где один светлый душой иеромонах служил панихиды по всем киевским новомученикам сталинского лихолетья.
Стас рылся в архивах КГБ, встречался детьми репрессированных священников и уцелевших очевидцев. Хотел собрать и составить летопись тех страшных лет. Начиная с 1933-го года, репрессии против духовенства были поставлены на поток: расстрелы проводились в подвалах Лукъяновской тюрьмы, потом ночью из тюрьмы, будь она трижды проклята, трупы вывозили на телегах и закапывали во рвах Лукъяновского кладбища. Много тогда было загублено священников, монахов и профессоров духовных академий. Много невинной крови впитала та земля старого киевского кладбища…
Стас и бороду себе отпустил лопатой, как у священника. И прозвище у приятелей получил – Борода.
Влад бороду не отпускал, брился аккуратно и волосы стриг довольно коротко. Но душой тогда впервые прикоснулся к вере, ощутил тот страшный, сладкий холодок и тепло…
И вот, спустя десять лет, когда все это уже отошло за дальние горизонты – и Киево-Могилянская
